Помогите! Мне нужен кто-нибудь! (Help! I need somebody!)

Главная страница сайта Ленточный форум

Предлагаем вашему вниманию:
Новости сайта / ссылка
Христианские пророчества / ссылка
Христианские свидетельства / ссылка
Новый Завет в аудио / ссылка Христианский софт / ссылка

форум открыт только для чтения

Страница 1 из 1
1

Помогите! Мне нужен кто-нибудь! (Help! I need somebody!) (Книга-свидетельство Вальтера Хайденрайха)

Помогите! Мне нужен кто-нибудь! (Help! I need somebody!)

Вступление

Всё, что написано в этой книге, я рассказал так, как это запечатлелось в моей памяти. Возможно, что кто-то, переживший вместе со мной события того времени, описал и оценил бы их по-другому. Я выделил те аспекты и ситуации, которые стали для меня дорогими и важными.

По понятным соображениям я принципиально изменил имена всех участников событий прошлого или вообще избегал упоминать имена.
Чтобы читатель лучше ощутил ту атмосферу и как бы погрузился в гущу событий, я многие вещи описывал, используя язык хиппи. Да и вообще не особенно ограничивал себя в употреблении слов.
Выражения, принятые в то время в системе, расшифровываются в приложении, чтобы читатель, не знакомый с этой культурой, понял, о чём речь.

Названия отдельных глав - это названия музыкальных произведений, которые сопровождали меня по жизни в определённые отрезки времени и особенно сильно повлияли на меня. При этом, естественно, многие названия даны на английском, так как в большинстве случаев речь идёт о рок-музыке.

Интересного и приятного чтения!

Вальтер Хайденрайх

Пролог

Когда я открыл ему дверь, сразу подумал: вот таких типов терпеть не могу! Он поздоровался со мной почти снисходительно:
- Привет, я насчёт того, чтобы вы меня приняли к себе.

Я пригласил его пройти в бюро и жестом предложил ему сесть.
Аура, которую он излучал, была типичной для наркомана: полная развалина, но гордый до мозга костей.
По его внешности было нетрудно отнести его в соответствующую ячейку системы. Он был панк, эдакий здоровый самец, в общем из того сорта людей, которых я всегда не переваривал. Он был с ног до головы затянут в черную кожу, ярко разрисован татуировками, а его щёку и ухо пронзали английские булавки. Голову украшала ирокезская причёска, окрашенная в типичные цвета.

Из его документов, которые он принёс для поступления к нам, следовало, что ему тридцать лет, и что десять из них он страдает зависимостью от героина. Как почти каждый junkie (наркоман, страдающий зависимостью от героина), он несколько лет просидел в тюрьме, а сюда прибыл из психбольницы, в которую был направлен в принудительном порядке. Его единственный шанс избежать принудительной госпитализации состоял в том, чтобы найти где-нибудь место для длительного лечения.

То, что я уже знал про него, да и все его манеры говорили о многом. Мы ещё не обменялись двумя словами, а мне было уже ясно: у этого типа совершенно нет никакой мотивации. Он просто ищет местечко поспокойней, чтобы отдышаться. Много таких сидело вот так передо мной за последние несколько лет, они напирали на нашу любовь к ближнему, находили у нас приют, а потом нам же от них доставалось. Как часто мы месяцами тратили на этих нарков время, проявляли любовь к ним и молились за них, а в результате оказывались обманутыми и одураченными ими. Я принялся задавать ему испытанные годами вопросы, чтобы выяснить, насколько он всё-таки заинтересован.
- Чего ты здесь хочешь? Как ты стал наркоманом? Почему ты выбрал именно христианскую терапию? Как ты узнал про Виденхоф? Почему ты думаешь, что мы сможем тебе помочь?

Его ответы подтвердили то, что я знал уже заранее: у него совершенно не было никакой заинтересованности. И я жёстко сказал ему это прямо в лицо.
Он взорвался как бомба и набросился на меня с яростными контраргументами. Я отвечал в том же тоне, и конфликт превратился в настоящую перепалку. Наш сотрудник, который присутствовал при разговоре, с удивлением наблюдал мою озлобленную реакцию, но ничего не сказал.

После энергичного обмена ударами я использовал преимущество своего положения и прекратил разговор, сказав этому типу:
- Я больше не желаю слушать. Ты можешь идти. Даже не думай получить наше согласие. Ты совершенно не заинтересован.
Я проводил его за дверь и стал подниматься по лестнице к себе в квартиру. С каждой ступенькой моё раздражение проходило. Одновременно настроение становилось всё более подавленным, я чуть не ревел. Поднявшись наверх, я тут же закрыл входную дверь и забаррикадировался в гостиной. Я никого не хотел видеть.

Что это со мной было? Почему это его манеры так меня задели, почему я так круто отреагировал на его вызов? Пока я изливал свою тоску перед Богом, я начал плакать. Я чувствовал, как льдина во мне стала постепенно таять. Я поступил жестоко. Я не смог предотвратить того, что рутина прокралась в моё обращение с несчастными людьми. Я уже не испытывал жалости и любви к ним, а только видел их сломленность. Я потерял перспективу того, что Бог видит в них и может сделать с ними. Я больше не думал об этих людях так, как думает о них Господь. Так что же я тогда вообще делаю в этом доме, на этой работе? Что я ещё могу дать тем, кто нуждается в помощи? Обливаясь слезами, я стал каяться в своём жестокосердии и беспомощности. Чем больше я молил Иисуса о сострадании, тем сильнее чувствовал, что мои молитвы услышаны. И я услышал в себе Его голос:
- Вальтер, почему ты больше не веришь в этих людей? Я не отрёкся от них, как не отрёкся в Своё время и от тебя. Мои мысли о них, как и о тебе, полны милосердия и доброты. Разве ты не помнишь, как Я терпеливо ждал твоего прозрения и Сам шёл за тобой?

Чем настойчивее говорил Господь, тем яснее у меня в памяти всплывали картины прошлого...

Часть первая

Когда развеваются пёстрые флаги

Карл-Вальтер, - крикнула моя мать наискосок через улицу, - Карл-Вальтер, домой! - Я с ворчливым недовольством отметил, что она опять звала меня полным именем. Ни у кого из других ребят не было такого старомодного имени. Вальтер еще ничего, но это Карл...

Имя Карл было наследством от отца. Он из Силезии, изгнанник, которому дорогой ценой пришлось заплатить войны. Его отец не вернулся ещё с первой мировой войны, два брата погибли на второй мировой, а сам он попал в плен к русским. Когда его отпустили, оккупационные власти принудили его расстаться со своим имуществом и покинуть родину. Во время бегства на запад умерла и его мать.
Как и многие, после войны отец подался в занятую союзными войсками Германию в надежде начать здесь новую жизнь. Для этого он здорово вкалывал. Каждый день уходил из дому в четыре утра. Работал он рабочим-помощником лесничего в изерлонском городском лесопарке. В общем, горбатился за мизерную зарплату.

Моя мать выросла в крестьянском доме в виттгенштайнской деревне. Всю жизнь она мечтала убежать от деревенской тесноты и жить в городе. Её мечта сбылась, когда она вышла замуж за моего отца и переехала с ним в Изерлон.

Когда я родился, отцу было уже сорок три. Родители любили меня и делали для меня всё, что только было в их силах. Правда зачастую они не могли обуздать моё своеволие, и я упрямо настаивал на своём. Я бросался на пол, кричал, стучал ногами и поднимал выводящий из себя вой, чтобы в конце концов добиться своего. Будучи единственным ребёнком в семье, я был твёрдо убеждён что весь мир должен услужливо вертеться вокруг меня. Но с другой стороны я очень страдал от того, что я один. Я сыпал сахар на подоконник, пытаясь задобрить аиста, чтоб он принёс мне брата или сестрёнку. Но всё это было безполезно, я так и остался единственным ребёнком у родителей.

Местность, в которой мы жили, была, конечно, не самой удачной для того, чтобы растить там детей. Мы жили в так называемых поселковых домах, многоквартирных коробках, которых по-быстрому настроили после войны, так как много беженцев тянулось с востока на запад. Жили, соответственно, очень тесно. В нашей двухкомнатной квартире не было ни ванны, ни отопления. Однако моим родителям после лагерной жизни это жилище казалось просто шикарным.

В каждом из этих домов жило по несколько семей. Почти все они, в отличие от нашей, были многодетными. Нередко здесь в двух маленьких комнатах ютилось по четыре-шесть человек. Со многими из соседских ребят я вместе играл во дворе, и это скрашивало моё существование единственного ребенка в семье. Меня постоянно тянуло к детям, и я неохотно плёлся домой каждый раз когда меня звали родители.

Всего лишь одна улица отделяла поселковые дома, в которых мы жили, от так называемой "Страны плоских крыш". Страна плоских крыш была районом, где ютились "социально неполноценные". Здесь были семьи с колоссальным количеством детей. Насилие, пьянство и бесконечные стычки друг с другом и с полицией составляли каждодневную декорацию этой местности. Жители "Страны плоских крыш" пренебрежительно называли нас, живших в поселковых домах, беженцами. Я даже точно и не знал, почему.
Но я знал, что они нас терпеть не могут, как и мы их. Частенько нам приходилось весьма чувствительно испытывать на себе их вражду. Нередко, когда мы играли во дворе, орава из !Страны плоских крыш" обрушивалась на нас через забор как гром среди ясного неба. Их единственной целью было поколотить каждого, кого удастся поймать. А единственным шансом избежать этого было взять ноги в руки и попытаться удрать. Как хорошему бегуну мне обычно удавалось спастись от очередных побоев. Каждый раз после этих набегов, когда банда из "Страны плоских крыш" снова находилась в безопасном отдалении, мы с друзьями собирались, возбуждённые, и громко бахвалились:
- В следующий раз они у нас получат!

В один прекрасный день я принял дикое решение: на этот раз я так и сделаю, я приму бой. Мне надоело постоянно спасаться бегством.
Настал день, когда сорок или пятьдесят молодцов перепрыгнули к нам через забор. Все мои товарищи бросились наутёк, только я один остался стоять.
С мужеством отчаянья я крикнул:
- Я не трус! Я больше не побегу!
Но так как я осознавал их превосходство, я поспешно добавил:
- Но если вы все на одного, то вы сами трусы!
Тогда они выбрали одного, кто должен был со мной драться.

Мой противник подошел ко мне, размахнулся и дал мне по голове. Меня как парализовало. Он ещё раз треснул меня по голове. Я стоял как бревно. Тогда он саданул мне под ложечку. Я по-прежнему не реагировал. Он ударил меня ногой ниже колена... И тут-то во мне словно пробки перегорели, и я яростно обрушился на врага. Я изо всех сил молотил вокруг себя руками и ногами. Мы буквально вцепились друг другу в волосы. Клочья летели только так, а из носов у нас лилась кровь. Вокруг неистовствовали парни из "Страны плоских крыш" и громкими криками подбадривали своего бойца. Из своих я никого не видел.
Наконец кто-то подошёл и разнял нас.
- Ты хороший боец, - похвалили меня испытанные воины с той стороны забора.
Для меня было большой честью услышать от них такой комплимент. С тех пор я стал чуть ли не своим в шайке из "Страны плоских крыш". Набеги на наш двор стали случаться реже. Большой моей страстью были боевые игры: в ковбоев и индейцев, добрых и злых рыцарей, в разбойников и жандармов, а ещё в войну. Играть в войну было интересней всего. Так как вторая мировая война была совсем недавним прошлым, она изо дня в день повсюду напоминала о своих ужасах. Поколению моих родителей казалось, что этот кошмар ещё не кончился, и постоянными разговорами об этом они пытались избавиться от своих переживаний. И всё-таки моё восприятие всего, что было связано с войной, было скорее положительным. Что-то такое было в ней романтическое. И я ползал по-пластунски по местности, играл с воображаемыми танками, находил "бомбы" и обезвреживал "мины".

Детский сад я ненавидел всем сердцем, потому что он ограничивал мою свободу. Весь прекрасный долгий день я должен был проводить там под присмотром двух нянечек - сестёр евангелической общины. При каждой возможности я удирал, чтобы поиграть с уличными мальчишками. Собирать с ними металлолом было гораздо интересней, чем играть в дурацкие игры с детсадовскими ребятами. Металлолом можно было хорошо продать, на выручку мы покупали кока-колу. Сестре Эмилии и сестре Ханне не очень-то со мной повезло.

По воскресеньям семья Хайденрайхов ходила в церковь, в свободную евангелическую общину или иногда в евангелическую церковь. Само собой, меня тоже обязательно брали с собой. Каждый день недели приносил с собой что-то хорошее. Только воскресенье было совершенно безрадостным, олицетворением скуки. Меня принаряжали, надевали на меня длинные шерстяные чулки, которые пристёгивались пуговицами к поясу. И мы отправлялись в церковь. Вообще-то я боялся людей, которые приходили туда, особенно мужчин. В то время, как они пели о радости, я видел их окаменевшие, серьёзные лица. А когда я от скуки ёрзал туда-сюда по скамейке, я ловил па себе их уничтожающие взгляды. Это наводило меня на мысль, что и Бог должен быть таким же - карающим, серьёзным и наверное одетым в чёрное. Я был несказанно рад каждый раз, когда служба заканчивалась.
Когда я стал постарше, родители частенько отправляли меня в церковь одного. Иногда я вообще сначала шёл вовсе не туда, а отправлялся в кино на какой-нибудь американский вестерн или шёл со старшими соседскими ребятами в парк на бокс. Я находил это более весёлым и увлекательным. Десять пфеннигов, предназначавшиеся для пожертвований, шли на мороженое – два шарика по пять пфеннигов. В церкви стояла копилка для жертвенной мелочи, сделанная в виде миссионерского негритёнка. Когда я приходил, он не качал головой, потому как я не опускал денежку. После службы мы шли домой, там нас ждал вкусный обед, а затем - тихий час. В течение недели мне частенько удавалось при помощи разных уловок уговорить мать отменить ненавистный для меня послеобеденный сон. Но по воскресеньям отец был дома, избежать его было невозможно. Я нетерпеливо ворочался в кровати с боку на бок, пока наконец родители не подавали избавительный знак, что пора вставать.

После этого каждое воскресенье повторялось одно и то же: мы пили кофе и шли гулять. Единственное возможное изменение: мы не пили кофе и сразу шли гулять. Целью таких экспедиций были всякие тётушки или знакомые. Я облегчённо вздыхал, когда с понедельника начиналась следующая неделя.

День, когда я пошёл в школу, ознаменовал собой нечто более страшное, чем детский сад. Школа представлялась мне как ещё одно, более резкое ограничение моей свободы, я не представлял себе, чего им там от меня нужно. Я был в панике: как же я выдержу восемь лет? Я завидовал всем, кто был в последнем классе и кому скоро предстояло закончить школу. У нас была классная дама, В течение семи лет я должен был терпеть эту фройляйн, а фройляйн - меня. Звонок после уроков каждый день звучал для меня как сигнал подлинного избавления. В четвёртом классе это превратилось в настоящий стресс. Тогда решалась наша дальнейшая судьба: кто из нас сможет учиться дальше в гимназии или реальном училище, а кого оставят в восьмилетке. Но в отношении школы я не был честолюбив. Я ненавидел школу. Я не хотел учиться, я хотел играть.

Моего лучшего друга звали Дитер. Он жил как раз в доме напротив. С ним можно было запросто идти в огонь и в воду. Мы всё делали вместе. Однажды мы раздобыли бомбы-вонючки и швырнули их в продовольственный магазин на углу. Когда после этого покупатели поспешно уносили ноги, крутя носами, нашей радости не было предела. Последней на улицу вывалилась продавщица, она грозила кулаком и кричала нам вслед, что потребует от нас возмещения убытков.
Само собой, мы с Дитером тайком сообща выкурили нашу первую сигарету. В заброшенном саду мы с ещё несколькими ребятами построили для себя лачугу возле изгороди. Мы купили сигарет, шесть штук РИ в пачке за пятьдесят пфеннигов, и укрылись в своём убежище. На нашу беду дым, поднимавшийся сквозь редкую осеннюю листву, не остался незамеченным. За сплошным хихиканьем и покашливаньем мы не услышали, как соседка; пришла с полным ведром воды, чтобы ликвидировать загорание. Мокрые до нитки мы сидели в изгороди, не решаясь проронить ни звука. Надо же, какое унижение!

Дитер часто ходил ко мне в гости, а я к нему. Его семья была католической. Мой отец предостерегал меня: - Не вздумай только ходить с ним в католическую церковь, - или: - Этот Дитер вообще-то довольно симпатичный, вот не был бы он только католиком.
Родители Дитера говорили то же самое. Я совершенно не понимал, какое отношение это может иметь к нашей дружбе. Иногда я случайно слышал у него или у себя ними обрывки разговоров вроде:
- Такой-то - он же евангелической веры, а женится на такой-то, а она ведь католичка.
Подобные конфессиональные скрещивания вызывали в нашей семье благородное негодование.
Это по-видимому столь важное разделение людей на католиков и евангелистов зашло у нас так далеко, что я пошёл в евангелическую школу имени Мартина Лютера, в то время как Дитеру пришлось через некоторое время пойти в католическую школу. К несчастью, у школьников католиков не было другой дороги, кроме как мимо нашей школы. Нередко наши ребята нападали на них. И тогда стремительно завязывалась драка, и мальчишки подзуживали друг друга грубыми выкриками:
- Бей католиков по морде, бей католиков по морде!
Иногда случались нападения и с их стороны. Я держался в стороне от таких конфликтов, я просто считал это слишком глупым. Какое это имеет отношение к Богу? А Бог - католик или евангелист? Или их два?

Чтобы сделать отцу приятное, я вступил в молод?жную группу его свободной общины. Правда я с презрением относился ко всему, что они там делали. Я должен был играть с детьми, с которыми я вовсе не хотел играть, и при этом ещё выслушивать набожные сентенции. Дома я играл с кем хотел, и мне не надо было выслушивать набожных сентенций.
Но этим дело не кончилось. Честолюбивое стремление отца ввести меня в "достойные" круги только ещё больше разгорелось. Теперь у него возникла блестящая идея записать меня в христианский молодёжный кружок.
Один раз в год в кружке были каникулы, и тогда руководители всеми мыслимыми способами старались поддерживать у нас хорошее настроение. Футбол, настольный теннис, охотничьи игры, экскурсии по городу, мороженое, костёр - три недели приключений! Но, к сожалению, была тут и изрядная ложка дёгтя: каждый день руководители по полчаса пичкали нас молитвенной микстурой. Эти мучительные минуты тянулись для меня бесконечно долго.
Однако самой горькой пилюлей было навязчивое принуждение к вечерней молитве, которое усиливалось с каждым дн?м. Каждый вечер наши наставники собирались, воодушевлённые героическим желанием убедить каждого мальчишку молиться вместе с ними. "Пусть себе идут. Только без меня", - думал я упрямо. И не шёл. Постепенно всё больше ребят присоединялось к общей молитве. Наконец однажды в большой спальне остались только я и ещё один парнишка - единственный стойкий кроме меня.
- Пусть себе молятся до посинения, я не пойду!
- Я тоже!
Мы были заодно. Молящиеся не посинели, но мы не пошли.
Чем старше я становился, тем больше мне мешало во время этих каникул всё, что было связано с религией. Ещё два раза я съездил со всеми, но потом твёрдо решил: всё, хватит!
Везде - дома, в школе, у Дитера, - всё казалось неизбежно заражённым этой безотрадной, мрачной набожностью. Оказалось даже, что и моя учительница - христианка. Только это ничего не меняло, потому что она наказывала нас так же круто, как и другие учителя. Иногда у меня закрадывалась мысль, что взрослые только и пугают милостивым Богом, чтобы я был послушный и воспитанный.

Даже у моих родственников в деревне меня это доставало. Здесь было даже как-то особенно по-святому. В доме одного из моих дядек помещались комнаты маленькой общины, которую он возглавлял. Дом был как проходной двор, куча молодёжи постоянно толкалась туда-сюда. В один прекрасный день случилось, кажется, что-то сенсационное: несколько молодых людей из нашей деревни и из соседних деревень "обратились". Обращение - это слово, что бы оно там ни означало, с утра до вечера было в доме у всех на устах. Только у меня оно не вызывало никакой реакции, к большому разочарованию моих родственников. Кататься на коровьих упряжках, убирать солому, выкапывать картошку, гоняться за петухом с плёткой, которую мне подарил дед, - вот это было по мне. Деда я любил больше всех, вот он не был набожным. Всю эту христианскую чушь я считал ненужной и ни на что не годной. Чего они вообще от меня хотят? Со временем я стал казаться самому себе аутсайдером.

Roll Over Beethoven…

Меня разбудил оглушительный рёв, и я подбежал к окну. Прямо перед нашим домом расположились несколько рокеров; они называли себя Чёрными куртками. Некоторые из них были из соседних домов, некоторые - из "Страны плоских крыш". Сидя на своих Крайдлерах (марка мопеда, распространённая в 60-ые годы) с объёмом двигателя 350 см, они громко хвастали о своих подвигах. Я восхищался этими парнями, потому что они не упускали возможности подраться, а вид у них был очень романтический: джинсы, кожаные куртки и причёски как у их кумиров Элвиса Пресли и Джеймса Дина. Их музыкой был крутой рок-н-ролл, там, где они крутились, гремели и хрипели синглы Чака Берри, Билла Хейли и прочих гигантов рок-н-ролла пятидесятых.
Их разговор крутился вокруг фильма с легендарным Buddy Holly. Кинотеатр изрядно пострадал от их посещения и восторженной реакции: зал был разнесён в щепки.

Как-то в другой раз рокеры Чёрные куртки возвратились с ярмарки, где дали жестокий бой банде соперников - Пантерам. Один рокер простился с жизнью, получив удар ножом, а кто-то из Чёрных курток хвастался тем, что откусил своему противнику ухо. Разумеется, в нашем районе нередко появлялась полиция, бывали и аресты, которые не всегда проходили без сопротивления. Но всё это меня нисколько не отпугивало, а скорее наоборот раззадоривало. "Когда-нибудь я тоже стану таким. Им никто не указ, они не позволяют никому слово поперёк сказать". Моих родителей и многих взрослых прямо-таки охватывал ужас от того, что вдруг стало твориться с молодёжью. И откуда это только взялось? Уж во всяком случае они уё этому не учили!

Нимало не заботясь об общественных приличиях и общепринятых ценностях, рокеры открыто выставляли напоказ свой бунт. В моём представлении они были героями, я считал их необыкновенно мужественными. Их образ жизни соответствовал моему представлению о свободе. А их манера добиваться своего силой побудила меня вступить в боксёрский клуб. Через несколько месяцев напряжённых тренировок мне предстоял первый настоящий бой. Мой тренер решил перед этим слегка привести меня в форму и чуть-чуть перестарался: я свалился на пол в нокауте. Перед глазами у меня плясала тысяча звёздочек. Рокеры рокерами, но это было уж слишком круто. С тех пор я в боксёрский клуб больше не ходил.

Причёску я теперь тоже носил как у Элвиса. Отца это просто убивало. А когда я попросил его купить мне джинсы, он возмутился:
- В моём доме никогда этого не будет! Что люди подумают!
Потом мать подарила мне джинсы на день рождения - так, чтобы отец не узнал. Правда, не синие, а коричневые. Я их мог надевать, когда отец бывал в отъезде.

Следующий шаг за своими идолами я сделал, когда в первый раз напился. Вечером накануне рождества, у соседа, все казались такими ужасно весёлыми после раздачи подарков. И я пошёл по полной программе: пива, водки, снова пива, опять водки... Мне стало ужасно скверно, меня вырвало, и к полуночи я сломался. На следующий день я еле оклемался. Однако этот опыт не помешал мне с тех пор время от времени прикладываться к бутылке.
Мой интерес к девочкам тоже заметно вырос. То, что я оказываю на них известное воздействие, я заметил ещё в седьмом классе. Со мной заигрывала одна блондинка, и я влюбился в неё по уши. Но вскоре она, к несчастью, смоталась с другим.
Как и у моих кумиров рокеров, теперь у меня в жизни главными были пять вещей: как я выгляжу, музыка, девчонки, выпивка и сигареты. Мне стало доставлять удовольствие шокировать людей и обращать на себя внимание. Пора боевых игр безвозвратно прошла.

Ради отца и ради денег я вызвался поступить на занятия в церкви, предшествующие конфирмации. Пастор был очень славный, и он знал, как надо обращаться с нами, молодыми. Стихи из Библии, песни из сборника псалмов, катехизис, - мы зазубривали наизусть всю эту несусветную чушь, и ради чего, - непонятно. Так как я рассчитывал получить много денег в случае, если хорошо сдам конфирмационный экзамен, я всё-таки как-то старался, чтобы к экзамену всё не позабыть.
К сожалению, на конфирмацию надо было приходить втиснутым в костюм. Я ненавидел костюмы, но если уж это было обязательно, то я хотел по крайней мере иметь такой же, как у моих кумиров - синий, блестящий и с модной бабочкой, но уж никак не с галстуком!
Утром в воскресенье, в день конфирмации, отец, глубоко растроганный, сказал торжественным голосом:
- Я так горжусь тобой, Карл-Вальтер.
В глазах его стояли слёзы умиления. Этот день был для него особенным днём. Многие из наших родственников и знакомых выразили желание отпраздновать с нами это знаменательное событие. Одетый в новый синий с отливом костюм, я вяло покорился происходящему.
Мои родители приложили все мыслимые усилия к тому, чтобы разместить огромное количество гостей. Кровати и прочую лишнюю утварь из нашей маленькой двухкомнатной квартиры они унесли на чердак, а взамен притащили от соседей столы и стулья. Был накрыт потрясающий праздничный стол, мама приготовила шикарный обед. Наша квартирка была заполнена до отказа. Я смотрел на это дело так: чем больше народу, тем больше подарков. И вот я с нетерпением вскрывал конверт за конвертом. Двадцать марок, десять марок, пятьдесят марок. К вечеру я был обладателем солидной суммы в четыреста восемьдесят марок. На серебряные столовые приборы, вилки для торта и лопатки для пирожных, я старательно не обратил никакого внимания, так же как и на другие подарки.

В понедельник в школе разговоры были только на одну тему: сколько денег принесла конфирмация? Изначальный её смысл был для нас всё равно что гром вдалеке.
В этот день я твёрдо решил: ни в христианском кружке, ни в церкви меня больше не увидят. С этим теперь кончено. Подытоживая свой опыт, я пришёл к окончательному выводу, что не стоит дальше продолжать это дело с христианством. На самом деле я благополучно "отконформировался" от церкви.

Поначалу меня томило лёгкое беспокойство: "Если этот Бог всё-таки есть, то теперь Он на меня должен реагировать. Если я теперь не буду Им интересоваться, то Он меня накажет...". Мне это представлялось в виде автокатастрофы или неизлечимой болезни. Или, может, мне на голову упадёт кирпич. Но ничего такого не произошло. И я воспринял это как совершенно ясное доказательство того, что сказка про доброго Бога - это для стариков, которые не знают, как они умрут, и для обывателей, которые не в состоянии сами правильно прожить свою жизнь. Я стал воспринимать хождение в церковь как ханжеское и пошлое занятие. Они просто пытались держать меня в своих рамках, давя на моё сознание и используя все эти разговоры о Боге, чтобы разбудить мою совесть.

Вообще я задумывался о смысле своего существования. Меня постоянно преследовало чувство, что я должен защищаться от кого-то, кто хочет, чтобы я жил так-то и так-то. Но я не хотел, чтобы кто бы то ни было лез со своими разговорами в мою жизнь, будь то мой отец или какой-нибудь другой авторитет.
Так как приближалось окончание восьмилетней народной школы, я должен был, хотел я того или нет, задуматься о выборе профессии. Большинство учеников из нашего класса уже знали, на кого они будут учиться. Любопытные вопросы моих родных и учителей о моих планах на будущее меня ужасно выводили из себя. Хотя отец старался привить мне вкус к разным профессиям, все они одинаково вызывали у меня кислую отрыжку, потому что я понятия не имел, кем я хочу стать. Единственную перспективу, которую предлагала трудовая деятельность, я видел в том, чтобы зарабатывать бабки.
Но эта проблема решилась почти сама собой. Отец принес домой договор, по которому выходило, что металлообрабатывающая фирма берётся обучить меня профессии инструментальщика. Моим первым вопросом, разумеется, было: - А какая там зарплата первый год? - Семьдесят пять марок, - был ответ. Ну что ж, всё-таки лучше, чем "парикмахерщики" - они получали всего лишь сорок марок. Моё обучение должно было продолжаться три с половиной года. Я бы ужасно хотел, чтобы не так долго, но, к сожалению, это дело по-видимому никак нельзя было ускорить. "Могло быть и хуже", - подумал я, и согласился, пожав плечами, и подписал договор.

В последний день учёбы в школе я предавался иллюзии: "Теперь начнётся новая жизнь. Старая позади. Теперь я буду жить как рокер".
Первого апреля 1964 года я заявился на место своей учёбы - в джинсах-дудочках, с причёской как у Элвиса, с папкой под мышкой, с термосом, бутербродами, котелком с обедом и спецодеждой. В раздевалке каждому новому ученику показывали его шкафчик. Мы переоделись и пошли на территорию фабрики. Я получил пропуск, отбил на нём время, и тут пошло-поехало. В тот момент, когда я вошёл в цех, мои планы о новой свободе лопнули как мыльные пузыри. "Не может быть, ещё одна тюрьма! Я этого не выдержу!" Если уж меня школа раньше стесняла, то здесь я теперь по-настоящему почувствовал себя припёртым к стенке. Только то, что я пережил школу, давало мне надежду пережить и это.

Мои представления о профессии инструментальщика тоже в корне изменились. Раньше я совершенно серьёзно полагал, что речь идет об изготовлении молотка, пассатижей, зубила или совка. Но то, что меня ожидало, полностью развенчало мои представления. Мне сунули в руки четырёхугольную железную болванку, которую я должен был обточить напильником "под прямой угол". То, что я в первый момент принял за первоапрельскую шутку, оказалось суровой действительностью. И вот я стоял полный отвращения со своими тисками, напильником и этой железякой и обрабатывал её. "Во маразм!" - мне казалось это совершенно нелепым, - "да эта штука и так уже прямая". Единственным светлым моментом в этот день было то, что я встретил ученицу, которая начинала свою трудовую деятельность в бюро. Между нами как будто искра пробежала.
Когда в течение первых месяцев я поближе познакомился со своими коллегами по работе, меня охватил ужас: "Спасите! Я не хочу быть, как они!" Ведь не может же быть смыслом существования вкалывать с утра до вечера, от выходных до выходных и от одних праздников до других. Я не мог себе представить, что кульминацией каждого года должен быть отпуск, чтобы после него начать новый тягомотный рабочий год. Чем старше были мои коллеги, тем более озлобленными и разочарованными они выглядели. Многие из них были алкоголиками. Они надрывались, чтобы заработать себе жалкую пенсию. В награду за это на их надгробном камне будет написано: "Работа была его жизнью". Но ещё тоскливее стало, когда началась зима. По утрам, когда я шёл на работу, было ещё темно, а когда я выходил из своей тюрьмы по вечерам, было уже темно. Дня я почти не видел. Моя жизнь улетучивалась в этой безотрадной рабочей мельнице. Это казалось мне совершенно бессмысленным.

Шефа я не особенно любил. Раз в день он приходил проверить, работаем ли мы и как работаем. При этом он становился всё богаче. А к мастеру я питал глубокое презрение. Восемь часов кряду он торчал в своей стеклянной будке и палец о палец не ударял. Я стал кошмаром для своей фирмы. Я был бунтарем. Но и моё начальство не упускало возможности меня спровоцировать. Когда помощник мастера прибил мой инструмент гвоздями к верстаку, я подумал: то, что ты можешь, я и подавно могу. И сделал то же самое с его инструментом. Он прибежал в бешенстве:
- Ну-ка сейчас же отдирай! А то получишь по морде.
Я схватил лом, встал перед ним в стойку и нагло
ответил:- Ну подходи, я тебе сейчас врежу железякой по хребту.

Мой учитель в профессиональной школе являл собой в моих глазах типичный пример бездарности. Однажды он пытался заставить меня начертить что-то там на доске. Я стоял без движения. Он пихнул меня в живот. Тогда я развернулся, со всей решимостью схватил его за грудки и собрался было поколотить. Но остальные меня удержали. Эти хреновы авторитеты - откуда у них право указывать мне, что я должен делать? Частенько я прогуливал профшколу, а при любой удобной возможности не ходил и на работу.

Тем временем у меня появился собственный проигрыватель, "Klackomat", и несколько рок-н-ролльных синглов, которые я слушал часто, как только мог.
А ещё на рождество мне подарили клёвую красную электрогитару Hofner. Я подключал её к приѐмнику, врубал громкость до упора, и - полный вперёд! Из-за этого соседи ополчились на нас и чуть было не продолбили нам стену молотком.

Яростно зазвенел дверной звонок. На пороге стоял Билли, ужасно возбуждённый.
- Вальтер, Вальтер, пошли скорее, ты должен это услышать... У нас тут совсем новая музыка. Ты упадёшь!
То, с каким восторгом он это выпалил, разожгло моё любопытство. Совсем новая музыка - это звучало многообещающе.
И тогда я услышал их в первый раз - The Beatles! , "I Wanna Hold Your Hand"!
Обалденно! Просто обалденно! Меня прошиб пот и по телу побежали мурашки. Моему восторгу не было предела, когда я послушал обратную сторону - "Roll Over Beethoven". Эта вещь показалась мне ещё клёвее, ещё круче, она как раз соответствовала моему ощущению жизни. Она захватила меня, я просто больше не мог сдерживаться. Снова и снова мы крутили этот сингл и как ненормальные носились, танцуя, по маленькой тесной комнатке. Я должен был как можно скорее иметь такую пластинку. На следующий день я побежал и достал её.

Когда я увидел обложку пластинки, мир для меня разрушился: "Как, вот эти вот головы как грибы и вот этот вот прикид!..Ну и видуха!" Но скоро я отбросил это предубеждение. Когда я появился дома со своей новой битловской причёской, отца буквально чуть инфаркт не хватил. Если уж он считал рок-н-ролл музыкой дикарей, тут он вообще не знал, что сказать. Как и часто в подобных критических ситуациях, мама попыталась выступить посредником и примирительно сказала:
- Ну ладно, оставь мальчика.
В таких щекотливых ситуациях она иногда позволяла себе замечание, что она ведь, дескать, молится за меня. Это меня только раздражало, ей не следовало бы капать мне на нервы всякой этой религиозной фигнёй.

Воодушевлённые революционной бит-музыкой, группы вырастали как грибы после дождя. Я тоже имел великую цель стать музыкантом, и я сколотил группу. Мы назывались Ифвы и репетировали в сарае нашего сада. К моему огорчению, моих приятелей это особо не занимало, для них профобучение было важнее музыки. Этого я никак не мог уразуметь. Видимо, они просто не понимали, что музыка - это средство, чтобы завоевать весь мир.
Чем выше рок-музыка поднималась над моим горизонтом, тем больше царил в нашем доме хаос, потому что я не хотел работать, а хотел жить только для музыки. В отделе женской одежды магазина "Шарм и грация" я купил себе лиловые вельветовые штаны и пёструю, как попугай, рубашку. Я отпустил длинные волосы и эпатировал тем самым всех подряд. Я редко ел дома, а питался в основном хрустящим картофелем и жареными сосисками. Это как раз было время, когда Германию начала завоёвывать "хрустящая картошка в новой одёжке".
Свою зарплату я тратил на синглы Beatles и Rolling Stones. С музыкой в мою жизнь вошли танцевальные клубы. Хотя мне ещё не было шестнадцати, я всё время там пропадал. В Изерлоне было два таких клуба, которые были тогда в моде. В "Лете" играли прогрессивные команды, а в "Пне" более "причѐсанные". Естественно, меня тянуло в "Лето".
Само собой, круг моих друзей менялся на глазах. Я находил людей, у которых были одинаковые со мной интересы, и мы вместе рыскали по клубам Рурской области. Частенько я приходил домой пьяный в лом. В алкогольных парах я становился ужасно агрессивным. Я затевал драки, хотя вовсе не был таким уж сильным. При этом я иногда получал и в глаз. Собственно, я был трусом, но в такие моменты я для всех был опасен, даже для лучших друзей.

Однажды в нашем городе выступали группы Lords и Rivets из Гамбурга. Но ещё больше, чем от самих звёзд, я приторчал от команды из Изерлона под названием Outlaws. Они мне страшно понравились, и я познакомился с ними. Вскоре после этого они взяли меня к себе таскать и устанавливать на сцене аппаратуру. Мы катались по Рурской области. Так я между делом зарабатывал пару монет. Мы стали хорошими друзьями. В сущности, в нашей дружбе главенствовали три вещи: девчонки, музыка и пиво. Девчонки и пиво менялись часто, насколько это было возможно. Музыка оставалась. Дома у меня росли горы пластинок: Beatles, Rolling Stones, Kinks, Who, Pretty Things, Swinging Blue Jeans.

Жизнь могла бы быть просто прекрасной, если бы не приходилось снова и снова возвращаться на эту кошмарную трудовую каторгу. Приятное разнообразие наметилось, когда стало известно, что Dave Dee, Dozy, Beaky, Mick & Tich должны давать концерт в парке, а в качестве "разогревающей" группы приглашены Outlaws. Такое событие я никак не мог пропустить. Вот только как быть с работой? Недолго думая, я взял и уронил себе на ногу тиски. В результате ноготь на ноге был так изуродован, что этого оказалось достаточным для больничного на полтора месяца. Теперь дорога мне была открыта, чтобы похромать на Dave Dee. Это было грандиозное зрелище, даже пресса присутствовала. Я случайно попал в объектив одного из журналистов, и он сфотографировал меня с одним моим волосатым коллегой.

Когда через несколько недель я живой и невредимый вернулся на работу, мастер тут же потащил меня в свою стеклянную клетку и, разъярённый, сунул мне под нос газетную статью с фотографией.
- Хайденрайх, ты вовсе не был болен, ты тут танцуешь с какой-то бабой, - разошёлся он. Я остался совершенно спокоен:
- Совсем офигел, не может мужика от бабы отличить.
И ушёл, а он остался стоять. Да пошёл бы он...
А потом я увидел их живьём - Beatles! В Гругахалле в Эссене. Многие тысячи молодых людей из Германии и из соседних стран приехали сюда, только чтобы их увидеть. Это было величайшее событие. Лишь очень немногим посчастливилось достать билеты. Я чувствовал себя на седьмом небе, когда держал в руках этот билет, доставшийся с таким трудом. Джинсы, чёрный лаковый плащ с надписью "Jailbird" (уголовник) на спине, сделанной жёлтой липкой лентой, тёмные очки, длинные волосы - в таком виде я отправился прямо в ведьмин котёл.

За много часов до самого концерта улица и площадь перед Гругахалле были заполнены ожидающими фэнами. Эйфория перехлёстывала через край. Конных полицейских, пытавшихся совладать с толпой, забросали взрывпакетами, а трамвай стащили с рельсов. Я выпустил пар, изуродовав рекламный щит. В зале неистовствовала толпа. Когда на сцену вынесли барабаны Ринго с надписью "Beatles", первые девчонки попадали в обморок. Красному Кресту работы было хоть отбавляй. Некоторые фэны пытались с криком взять сцену штурмом, но их попытки плачевно заканчивались на десятиметровой полосе из пористой резины и на парапете.

А потом они заиграли - Beatles! Но только из-за сплошного визга толпы почти ничего не было слышно. Громче всех кричали истеричные девчонки. Как раз за мной сидела одна такая. Она рванула меня за воротник так, что я едва не задохнулся, и заорала мне в самое ухо:
- Пол! Поол! Пооооол!
В общем, я кроме этого почти ничего и не слышал. Музыка, увы, полностью утонула в шуме. После концерта я начал искать своего приятеля, с которым мы вместе пришли сюда. Мы договорились встретиться около одной из билетных касс. Но киоск исчез, - разъярённые фэны разнесли его в щепки, как только стало ясно, что на них билетов не хватит.
Это событие стало для меня одним из самых знаменательных моментов того времени.
Эра рок-н-ролла окончательно ушла в прошлое. Мои идолы - соседские рокеры - уже не поспевали за мной с моими манерами, выходящими за все рамки. Я их обогнал.

Born To Be Wild

Наступило лето, и мы с Outlaws поехали в Данию. Это было время, когда Beatles возглавляли списки хит-парадов со своей "All You Need Is Love", a Stones - с "We Love You". Мы упаковали нашу палатку в красный микроавтобус Фольксваген, на котором большими белыми буквами было написано "OUTLAWS". Мы чувствовали себя королями. Я был одержим мечтой познакомиться с другими странами и людьми. С той поры я всё чаще отправлялся в путешествия.

В той поездке я отпустил себе пышные усы, какие были у моего великого кумира Джорджа Харрисона. Когда я в таком виде появился на фирме, мастер сразу же вызвал меня в свой стеклянный ящик и начал орать:
- Что у тебя за вид, ты, Распутин!
Со словами:
- Не твоё дело, Рюбецаль, - я опять, как тогда, повернулся и ушёл.
Так постепенно я стал известен на весь город своими эксцентричными выходками и вызывающим поведением. Я сильно гордился своей внешностью и дурной славой среди обывателей, ведь я как-никак одним из первых отрастил длинные волосы. Во мне росло убеждение, что вообще можно делать всё, что хочешь. Было совершенно очевидным, что всё как-нибудь прохиляет.

Дома становилось всё тяжелей и тяжелей. С отцом мы часто ссорились. Со временем он окончательно расстался с мечтой о сыне, который размахивает флагом и создаёт себе славу, маршируя и танцуя в силезском народном коллективе. К родным меня тоже больше не тянуло. Иногда я их, правда, навещал, но только для того, чтобы шокировать их своей внешностью.
В то время я в первый раз поехал с одним приятелем в Амстердам. Когда мы вышли из поезда, то увидели, что вокзал полон волосатых. Это были ребята из голландской полит-рокерской системы шестидесятых. Они называли себя provos. Эти люди слушали ту же музыку, что слушали мы, и был у них тот же флёр, что и у нас. Амстердамский пипл принял нас, у которых только и было что немного денег в кармане да спальники под мышкой, как дорогих родственников.

Они обитали в самовольно занятых пустовавших домах и пригласили нас пожить у них. По утрам заходили ребята и готовили нам обалденный завтрак, причём булочки и молоко они воровали перед пекарнями и у дверей домов, снабжая этими продуктами нас и себя самих. Я воспринимал это как жизнь в условиях истинной свободы. Такой стиль жизни казался мне абсолютно последовательным.
Но в качестве самого последнего последствия мы очутились в амстердамской тюрьме. Туда нас препроводили под автоматами как опасных преступников, обвинив в бродяжничестве. Мы не могли предъявить ни денег, ни официального местожительства, и тогда нам объявили, что нас высылают из страны, вручив соответствующие бумажки. Дескать, бродяг, которые только и знают, что торчать на дамбе, у них и своих хватает.

Я с нетерпением ждал того дня, когда наконец закончится моё обучение. Но чем ближе к этому дню, тем выше вырастала гора экзамена. Как же мне её одолеть? Она возвышалась передо мной грозным чёрным чудовищем. Конспектов я, естественно, не вёл. Но так как их обязательно нужно было предъявлять на экзамене, я взял тетрадки у своих коллег и всё оттуда списал.
Теоретическую часть я успешно сдал, на очереди был практический экзамен. Был жаркий июльский день. С утра мы пришли в учебные мастерские. Каждому из нас вручили чертёж с указанием времени, когда деталь должна быть готова. Когда я протянул руку за своим чертежом, экзаменатор, провоцируя меня, уронил его передо мной на пол. Я знал, что он меня не переносит из-за длинных волос. "Ты меня не поломаешь", - решил я и поднял чертѐж. На несколько часов воцарился мир. Но потом он по-новой начал ко мне придираться. Я должен был надеть шапочку или повязать голову платком, когда работаю напильником или сверлю. Когда сверлишь, - это ещё можно понять, но когда работаешь напильником? Это была уже чистая провокация! За всё время обучения мне ни разу не приходилось этого делать. Ужасно разозлённый, я швырнул перед ним деталь и выкрикнул:
- Всё, я сыт по горло. С меня хватит, я больше не играю.
Ребята, напуганные моей выходкой, попытались меня образумить:
- Вальтер, ты спятил, ты же не можешь вот так всё бросить.
Но я как раз-то мог!
Мой шеф предпринял последнюю попытку замять это дело. Он потребовал, чтобы я явился к нему вместе с отцом. И вот он сидел за своим здоровым письменным столом и действительно вовсю старался меня урезонить. Он сказал, что даст мне ещё один, последний шанс, для этого он готов продлить моё обучение ещё на полгода. Но я сказал:
- He-а, мне больше неохота.
К чему же тогда у вас вообще есть охота, молодой человек? - спросил он уже слегка раздражённый.
- Вам это всё равно неинтересно, - ответил я. Вдруг он вскочил со своего жирного кресла и заорал на меня:
- Я знаю, чего тебе охота! Ты хочешь быть бродягой, бродягой, бродягой!..
Я остался спокоен, меня это ни капли не задело. Я нахально ответил ему:
- Совершенно верно, я хочу быть бродягой, а эта ваша лавочка всё равно скоро обанкротится.
В то время отец нажил себе немало седых волос, а многие потерял. Что же это он за сына такого вырастил!

Мой шеф был совершенно прав. Я в самом деле не хотел ничего другого, как быть бродягой. Работа была мне противна. Работа - это для дураков. Я хотел быть "я". Я хотел увидеть мир. Я не собирался дожить до шестидесяти лет. Мне бы вполне хватило и тридцати. Лучше хорошо прожить тридцать лет, чем шестьдесят вообще никак. Тогда многие молодые думали так же. Это был год Сержанта Пеппера - "Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band".

Естественно, что и Бундесвер вскоре заявил претензии на мою жизнь. Мне пришла повестка на медосмотр, а вместе с ней появились и другие, кому было от меня что-то нужно. Время, когда война увлекала меня, давно прошло. Я был в то время уверен, что насквозь вижу игры с властью сильных мира сего, и не испытывал ни малейшего желания подставлять свою задницу под пули за упадочных бонз и политиков. Все, что нужно этому миру, - это любовь, а не пушки, - таково было моё убеждение.
Но оказалось, что увильнуть от армии не так уж просто. Многие из моих знакомых уже пытались, но им не удалось. Последней фенькой в системе считалось косить на медосмотре под ненормального. У меня был один план.

По первой повестке на медосмотр я вообще не явился. Тогда мне пригрозили, что придут за мной с военной полицией. Во второй раз я позволил себе опоздать на три часа. Несколько дней перед этим я не мыл голову и не брился. Я вошёл в приёмную в своей драной кожаной куртке. Несколько человек уже ждали, когда им выдадут военные билеты. Взглянув на меня, они сказали:
- Тебя заберут. Как раз таких типов, как ты, они и забирают.
- Посмотрим, подумал я.
Меня вызвали.
- Почему вы явились только сейчас?
- Я не нашёл,- промямлил я. Надо было быть полным придурком, чтобы не найти окружной военкомат в Хагене.
- Вашу паспортную фотографию, пожалуйста.
- Фотографию?
- Разумеется, фотографию. Это же написано в вашей
повестке.
Я начал копаться в кармане куртки и после довольно продолжительного времени вытащил помятую, грязную, очень старую фотографию. Я поймал на себе многозначительный взгляд комиссии.
Потом начался осмотр. Кульминацией был "идиотский" тест. Он состоял из трёх вопросов. Я стоял в одних плавках и должен был отвечать на эти вопросы и одеваться.
- Какая самая высокая гора в Германии?
Я перестал одеваться и выпалил как из пушки:
- Брокен.
Врач, дававший заключение, едва поверил своим ушам и заорал:
- Что, никогда не слышали про Цугшпитце? И продолжайте одеваться!
Следующим вопросом было:
- Какую функцию выполняет сердце?
Я снова перестал одеваться. Врач настойчиво напомнил мне:
- Одевайтесь и одновременно отвечайте на вопросы.
Я заявил:
- Я могу только что-нибудь одно - или одеваться или
думать.
После этого мне не уже надо было одеваться, и я забормотал что-то такое про сердце и про жизнь, что оно бьётся и всё такое. Врач рассвирепел и сказал, что я, мол, хочу его доконать. Последний вопрос звучал так:
- Три яйца стоят 60 пфеннигов. Сколько стоит одно яйцо?
На это я задумчиво засунул в рот палец и начал медленно считать.
- Одевайтесь и вон отсюда, - рявкнул врач. - С него было довольно. Я почувствовал облегчение. Неужели получилось?

Через некоторое время я получил военный билет. Мне сказали, что я должен обращаться с ним очень ответственно, лучше всего будет, если я отдам его на хранение родителям. Мне показалось слегка странным, как они со мной разговаривают.
В самом деле, они сочувственно сообщили мне, что я не годен. Меня записали в эрзац-резерв № 2 из-за нарушений производительных функций. Я сделал вид, что очень напуган и озадачено спросил:
- А что это?
На это мне ответили, что, мол, уже больше двенадцати часов и что, мол, некогда объяснять. Я получил свои проездные и мог быть свободен. У выхода мне встретился трёхзвёздный генерал, который присутствовал на моём медосмотре. Подмигнув мне, он осклабился:
- Да, я иногда думаю, что самая лучшая армия - это эрзац-резерв № 2.
Когда я пришёл домой, отец взглянул на меня с нетерпением:
- Ну, когда тебя забирают?
- Никогда.
Ещё раз мир разрушился для моего отца, ведь он надеялся, что со мной хоть в армии справятся, и я, наконец, образумлюсь.

"Благоразумие" - это слово я постоянно слышал от старшего поколения. Мне очень хотелось бы узнать, что они понимают под благоразумием. Я не считал благоразумным то, что они допустили смерть миллионов евреев в газовых камерах. Были ли они благоразумны, когда кричали "Хайль!" фюреру, страдавшему манией величия, и стояли по стойке "смирно"? Было ли разумным, что немецкие солдаты напали на соседние страны и развязали вторую мировую войну? И эти "благоразумные" люди теперь хотели мне втолковать, что я должен и чего не должен делать. В моих глазах они были виноваты в том, что я стыдился быть немцем. Этот стыд охватывал меня каждый раз, когда за границей меня спрашивали о моей национальности.

В шестьдесят седьмом в Изерлон приехал французский бродяга. Он рисовал мелом огромные картины на плитах мостовой. Жил он на те деньги, что люди бросали в его жестяную банку. Своим бродяжим видом он привлекал всеобщее внимание. Я познакомился с ним поближе и сделал сенсационное открытие, что у него есть марихуана. Алкоголь и возбуждающие средства я к тому времени употреблял уже регулярно. Speed (возбуждающее средство) зацеплял тебя полностью, ты не уставал и мог хоть двое суток не спать.
Но марихуана - наркотик! - она казалась мне чем-то зловещим, от неё веяло духом смерти. Когда я думал о наркотиках, у меня перед глазами вставали картинки из документального фильма, который нам показывали в школе, - об опиумных пещерах в Китае. Это было ужасно, вид лежащих там и сям исхудавших до костей людей. Они затягивались этой штукой из кальяна и мучительно подыхали.

Один мой приятель, у которого родители были в отпуске, пригласил систему посетить его укромный уголок. Квартира была полна волосатых, бродяга-француз тоже пришёл. Он предложил мне попробовать его марихуаны. Поначалу я отнёсся к этому скептически, но потом любопытство взяло верх, и я впервые выкурил на двоих с одним типом сигарету с травкой (марихуана). Мы с нетерпением ждали, когда она начнёт действовать. А потом мы оба улетели, мы лежали в ванне среди пивных банок и уписывались:
- Ничего не чувствуется, ничего не чувствуется!
Хохотали мы как ненормальные.
Остальные стояли вокруг нас и спрашивали друг друга:
- Что это с ними?
Чем более растерянно они на нас глядели, тем больше мы отрубались. Вечер принял бурный характер, и квартира была похожа на поле боя. Когда родители вернулись домой и увидели свою разорѐнную обстановку, они не долго думая выставили своего сыночка за дверь.

Меня влекло прочь из тесноты города. Меня гнал настоящий дух беспокойства. Вместе с двумя единомышленниками я отправился в Данию. Всё моё богатство состояло из вещевого мешка, нескольких вещей и 120 марок. В одном из пригородов Копенгагена мы взломали сарай в чьём-то саду, нам же в конце концов надо было где-то ночевать. На следующее утро в кафе я обнаружил, что потерял ночью почти все свои деньги. С оставшимися несколькими пфеннигами далеко не уедешь. Мои спутники помогали мне, пока сами не оказались на мели.
Голод вынудил нас клянчить бутерброды у школьниц и рыться в мусорных контейнерах хлебозавода в поисках съестного. А иногда мы ходили в христианскую чайную. Хотя мне это и было не по нутру, но зато там бесплатно давали чай и хлеб со смальцем. Однако жить на одних бутербродах - это всё же не сахар. Мы ночевали на улице, под мостами, в общественных туалетах, сараях, на вокзале, в школах, в подвалах и на чердаках.
Путешествие в Копенгаген закончилась тем, что нас задержала полиция. Так как мы не могли предъявить денег, мы должны были в 24 часа покинуть страну. Вместе с нами выслали одного финна. Этот парень был тёртый калач, он хватал всё, что плохо лежит. Этим он нас здорово выручал. За два дня мы автостопом добрались через Гамбург в Ганновер, который стал к тому времени столицей хиппи в Германии. Днём пипл собирался на Георгсплатц, а по ночам мы спали в спальных мешках под мостом. Но меня это нисколько не смущало. В конце концов я был свободен и жил по своим собственным правилам.
Моим новым домом стали дороги Европы. И я со временем на собственном опыте узнал, что это такое - быть on the road (быть в пути). Странствия зачастую оборачивались сущим кошмаром. Я часами стоял на трассе с поднятым большим пальцем, голодный, летом и зимой ночевал в кустах у обочины. Немытый и небритый, я рыскал по урнам в надежде найти бутерброд, выброшенный водителем-дальнобойщиком. Глядя на мой дикий вид, бюргеры, естественно, проезжали мимо на своих жирных лимузинах. Высылки из страны за бродяжничество стали для меня нормальным явлением.

В европейских столицах везде открывалась одна и та же картина, будь то в Берлине, Риме, Лондоне, Париже, Амстердаме или Копенгагене. Так же, как и я, в то время тысячи молодых людей отправлялись в путь и скитались по странам вдоль и поперёк. Мы населяли площади и осаждали фонтаны. Своим экзотическим видом мы эпатировали обывателей и превратились для них в настоящее социальное бедствие. У нас, бродяг, были идеалы, но не было денег. Всё, что считалось приличным, мы отшвыривали прочь. Мы рассекали босиком, сидели на тротуарах, ели хрустящий картофель руками, устраивали под открытым небом музыкальные сэйшена с гитарами и бонгами, а девчонки прилюдно курили сигареты.
Родилось новое движение, и неизвестно было, кто произвёл его на свет. Тех, кто жил в нём, объединяли протест против всего нормального и свобода быть такими как есть, стремление к миру и неприятие любого насилия. Это была огромная интернациональная семья, рупором которой была музыка. А ароматом её был дым марихуаны.
Мечта была бы совершенной, если бы не постоянное безденежье. Это обстоятельство и зимнее одиночество время от времени вынуждали меня возвращаться домой.
Каждый год в бродяжьей системе повторялось одно и то же: регулярно к Рождеству число бродяг заметно уменьшалось. Они становились сентиментальными и тянулись домой, к маминой плите.

Чтобы в конце концов не зависнуть в одиночестве, в один прекрасный день я капитулировал и тоже ехал домой. К тому же я со смирением признавался самому себе в том, что не так уж и плохо иметь зимой крышу над головой, регулярно горячую еду и собственную постель.
Мои родители очень радовались каждый раз, когда я появлялся. Правда, наша совместная жизнь складывалась весьма трудно. Они не понимали меня, и пропасть между нами становилась всё глубже.
И вот как-то в рождественский сочельник случилось так, что мы крепко поругались, и я в бешенстве ушёл, хлопнув дверью. Я брёл по вымершим улицам. Встречавшиеся мне люди были либо пьяны, либо выглядели такими же подавленными, как и я. Странное это было рождество, ужасно унылое.
Чтобы заработать немного капусты, между путешествиями я подрабатывал в одной металлообрабатывающей фирме, изготовлявшей медицинское оборудование. Я не испытывал особой тяги к работе, но подбадривал себя уговорами: это нужно только для того, чтобы в кармане было несколько марок, потом опять смотаюсь. Потому что в конце концов пилить латунные трубки, мыть латунные трубки, паять латунные трубки, гнуть латунные трубки, фрезеровать латунные трубки - всё это было не для меня, едва ли лучше, чем моё ученичество. Но всё-таки бабки как-то создавали настроение.

Тем временем система (хиппи-культура, а также место встречи хиппи) в Изерлоне претерпела изменения. Outlaws преждевременно потерпели неудачу на пути к славе и развалились, поссорившись. Они разделили судьбу многих команд. Часто им в голову ударяла ещё только начинающаяся популярность, и не такие уж хорошие музыканты просто отсеивались.
Всю неделю я торчал в кафе-мороженом "Неаполь". Там царила приятная атмосфера и стоял музыкальный автомат. Хозяйка, бойкая итальянка, была для нас, хиппи, как родная мать, а её заведение - как дом родной. Здесь можно было сидеть часами, даже если ты взял только один стакан колы. Нужно было лишь какое-то время подождать, кто-то обязательно когда-нибудь да появится.
Вообще это ожидание, что кто-нибудь когда-нибудь придёт, или что когда-нибудь что-нибудь произойдёт, было очень важной стороной нашей жизни. Это было как постоянный вокзал, кажущееся вечным ожидание, только неизвестно чего.

Лондон уже давно был моей мечтой. И вот я накопил немного денег и поехал. Лондон, цитадель хиппи в Европе, - здесь были сотни отличных музыкальных групп, которые были никому не известны, и почти столько же знаменитых на весь мир. Здесь можно было прямо на улице вдруг столкнуться с известнейшим музыкантом. Моим любимым местом был лондонский Marquee Club. Там можно было вблизи посмотреть и послушать многие суперкоманды: Nice, Jethro Tull, Steamhammer. Я был в восторге от лондонской системы.
В течение дня пипл встречался на Трафальгарской площади и на Пиккадилли. Здесь почти все курили гашиш. Эта штука ходила по разным клубам и кабакам. Хотя после того вечера с французом я частенько покуривал марихуану, насчёт гашиша у меня были некоторые сомнения. С другой стороны люди, которые его курили, выглядели необыкновенно счастливыми. Это не давало мне покоя. И вот настал день, когда я твёрдо решил выяснить, что это за штука такая - "shit" (гашиш) и почему те, кто его курит, выглядят такими "happy" (счастливыми).

Когда мы с несколькими друзьями купили первую порцию гашиша, мы от страха чуть в штаны не наделали. В этом нелегальном деле была своя прелесть и своя страшная сторона. Мы боялись, что полиция вот-вот вынырнет из засады и быстренько нас арестует. И тогда - тюрьма. На несколько лет. Но нам удалось без приключений притащить зелье в своё убежище. Так как мы понятия не имели о дозировке, мы за вечер выкурили всю порцию. В результате кто-то постоянно торчал в туалете и блевал. Но в остальном - мы помирали со смеху. Ощущение было "обалденноклёвое", а кто бы мог подумать...
На следующий день мы единодушно пришли к выводу, что общество нагло обманывало нас, утверждая что "зелье приводит к наркомании, наркотики убивают". Это было здорово, употреблять наркотики. К тому же на следующий день даже не болела голова, как это бывает в случае с обычными пьянками. В срочном порядке мы достали себе очередную порцию гашиша.
С того вечера я курил гашиш при любой возможности. Я приобретал всё, что предлагалось на рынке. Торчать на площадях и в кабаках и тянуть гашиш с разными людьми - это занимало теперь главное место в моей жизни.
Британская столица сделалась с тех пор моей желанной целью. Я периодически жил в Лондоне, гордый тем, что совершил великий шаг через Канал.

Иногда, когда не было денег, мне приходилось ночевать в разных пустующих зданиях. В одно прекрасное утро я проснулся в бывшей больнице от страшного грохота. Здоровый кран с железным шаром долбил стены этажа, находящегося прямо надо мной. Они как раз сносили этаж за этажом, и меня чуть не накрыло. Однажды в другой раз я ночевал в подвале разрушенного дома. Я не заметил, как несколько бродяг развели огонь, и на следующее утро был весь чёрный как свинья. Как-то я нашёл убежище на старой фабрике на берегу Темзы. Оттуда я наблюдал, как один тип покончил с собой. Целый день он стоял уставившись в воду, а когда начало темнеть, прыгнул в реку.
Мне не всегда хватало денег даже на еду. Время от времени я навещал вечерами Армию спасения. Её большой вагон ночи напролёт стоял на вокзале Чаринг Кросс. Там бесплатно давали чай и пирожные.
При въезде в Англию давали разрешение на пребывание только на месяц. Продлить визу было сложно, для этого надо было предъявить несколько сот марок. А у какого волосатого найдётся столько бабок? Иногда удавалось одолжить денег, которые предъявляли несколько человек по очереди. Но такая удача выпадала не всегда. И вот однажды мы с моим лучшим другом Бенно снова оказались в ситуации, когда нам пришлось отправляться домой.

С горем пополам мы добрались до Люттиха. Усталые и грязные, на последние деньги мы купили билет на поезд до Аахена. На границе в поезд зашла полиция и арестовала нас, потому что нам ещё не было двадцати одного года и, стало быть, мы были несовершеннолетними.
Они взяли и не долго думая отправили нас в каталажку. Мы должны были снять свои шмотки, а вместо них нас засунули в белые комбинезоны. Зато мы, к нашей радости, получили горячую еду. Это была жареная картошка! Но потом нас ждал удар: они сказали, что за нами должны приехать родители. Я сразу подумал: мой отец ни за что не приедет. Уж не говоря о том, что его хватит инфаркт, как только он узнает, что его сынок ещё и в тюрьму залетел. Увидел бы он меня тут в этом белом комбезе... Вся эта ситуация казалась нам просто анекдотом, только вот было не до смеха.

На следующий день мы сели за стол вместе с двумя сотнями молодых ребят. Начальник всей этой процедуры приказал всем встать для совершения молитвы. Это уж было слишком, удар пришёлся как раз в моё больное место: "Вот уж дудки! Я не встану". Одного взгляда на Бенно было достаточно: я твёрдо знал, что мы не поднимемся со своих мест, пусть будет, что будет. Тогда начальник нажал на рычаг:
- Здесь никому не дают есть, пока все не встанут.
Несколько взглядов вонзились в нас как ножи. Мы тут же вскочили. Мне было ужасно противно оттого, что пришлось подчиниться этому набожному насилию: "Если ты не хочешь быть моим братом, то я проломлю тебе череп...". Два дня мы прочно просидели в каталажке, когда до нас дошла новость, что отец Бенно приедет нас забрать. От моего отца не было ни ответа, ни привета.
Когда папаша Бенно наконец прикатил, он даже не удостоил меня взглядом. Он считал меня виноватым в том, что его сын так низко пал. В его глазах я был великим растлителем. В коротких выражениях старик пригрозил, что выгонит Бенно из дому. Он намекнул, что и меня дома ожидают всякие неприятности.
Для наших родителей это было ужасным позором, потому что полиция появилась средь бела дня. С быстротой молнии от соседа к соседу передавалась весть о том, что с сыновьями, мол, что-то неладно. Однако мой отец как всегда великодушно принял меня, в то время как Бенно торчал на улице. Потом какое-то время он даже мог пожить у нас. Позже он снял квартиру в пригороде Изерлона.

Даже в Италии я умудрился попасть в тюрьму. Мы поехали в Рим с одним приятелем из Германии. Прошли неполные сутки с того момента, как мы прибыли, мы как раз хотели заглянуть на Пьяцца Навона. Там собиралась интернациональная система. И вдруг площадь со всех сторон окружила и блокировала полиция. Они с головокружительной быстротой побросали всех, кто был похож на хиппи, в свои машины. Нас тоже взяли. И вот мы и ещё двадцать человек оказались в камере четыре на четыре метра, и нам не светило выйти в ближайшие сутки.
Потом мы сообразили, что нас тут держат по подозрению в убийстве. Накануне вечером кого-то порешили. Нас вызывали на бесконечные допросы. По-видимому, чиновники перепутали строчки записей в наших заграничных паспортах. Так, мой спутник получил имя "синьор Вупперталь", а я - "синьор Изерлон". В довершение всего они выслали немцев и швейцарцев в Австрию, а австрийцев в Швейцарию.

Ummagumma

У моих родителей произошли перемены. К отцу в гости зачастили мормоны. На меня эти люди производили весьма отталкивающее впечатление: костюм, белая рубашка, галстук, короткая стрижка. Кошмарный вид! Олицетворение обывательщины. Я их не любил, хотя они и были очень даже приветливые. Только я о них особенно не задумывался. У отца религиозная жилка, ему нужно что-то духовное для жизни. "Ну что ж, мормоны так мормоны", - думал я. С компанией евангелической общины он, кажется, окончательно порвал. Тем временем я получил водительские права. Первый раз я завалил экзамен, потому что слишком быстро ехал. Второй раз мне попался какой-то чудной инструктор. Когда я сел в машину, он смерил меня с ног до головы презрительным взглядом:
- Доброе утро, госпожа Хайденрайх!
- Я господин Хайденрайх, - ответил я.
На это он закричал:
- Я не нанимался водителем в бит-клуб!
И потом всю дорогу ворчал насчёт моих длинных волос. Совершенно зашуганный, я тронулся с места, и через двадцать метров машина у меня заглохла на перекрёстке. Инструктор рявкнул:
- Давай направо!
Я поехал направо.
- Стоянка!
Я сунулся в свободное место на стоянке и взял на таран урну. Возле автошколы он сказал, чтобы я выходил, а в полдвенадцатого зашёл за правами. Так что вроде этот дяденька оказался ничего. Или, как утверждали потом некоторые, был слегка выпивши.
Теперь мне для полного счастья не хватало только машины. На мой первый автомобиль мне дал деньги отец. Это была настоящая гоночная тачка — Опель 1700. Правда, когда я её покупал, увлёкся и не обратил внимания, что подошёл срок техосмотра и что у машины нет ни малейших шансов его пройти. Единственное, что было хорошего в тачке - это мотор. За полгода в песок ушли две тысячи марок плюс оплата ремонта. Мой бедный отец - ему всё время приходилось раскошеливаться. А его собственный сын - чокнутый.

Место встречи изерлонской системы переместилось из "Неаполя" в одно дорогое кафе. Раньше лишь богатые встречались здесь под хрустальными люстрами, а теперь ко всеобщему удивлению тут тусовались хиппи. Поначалу заведение выказывало явно консервативные черты, но со временем мы стали считать его своим. Гашиш я теперь курил регулярно. От этого я становился мирным и испытывал почти что блаженство, ничто не могло меня задеть. При этом я не обращал внимания на то, что теперь, после нескольких месяцев усиленного потребления, я не мог обходиться без зелья и что это отрицательно сказывается на моём душевном состоянии. Накурившись, я часто становился унылым и подавленным. Время от времени на меня нападала дурь, и я до предела накачивался алкоголем. Напившись, я снова становился агрессивным и задиристым. Между тем я полностью втянулся в торговлю гашишем, так как быстро раскусил, что на этом можно делать хорошие деньги. В выходные я чаще всего ездил "за покупками" в Амстердам.

В один прекрасный день прошёл слух, что появился новый наркотик, и что он просто "супер". ЛСД! И я поехал в Амстердам, в Парадизо. Это бывшая церковь, которую перестроили в огромный молодёжный центр. Парадизо слыл адресом номер один для каждого, кто крутился с наркотиками. То, что я пережил в тот вечер, изменило мою жизнь. Я купил себе колесо (таблетка) за 25 марок и забросил его. ЛСД - это было как взрыв в душе и в голове. Он вмещал в себя всё тело, галлюцинации, явления, совершенно иной мир. Такого я ещё никогда не испытывал, гашиш по сравнению с этим был просто ничто. Выступали Deep Purple, я полностью улетел. Обалдеть, этот sound (звук)! Одурев от счастья, на следующий день я ехал домой. Несколько часов выпало из моей памяти. ЛСД стоил своих денег. С тех пор я всю неделю курил гашиш, а в выходные круто садился на ЛСД. У меня появилась новая ось, вокруг которой крутилась теперь моя жизнь.
Вудстокский фестиваль в США стал вехой в истории хиппи-культуры. Дух Вудстока добрался вплавь по Атлантическому океану до Европы и достиг Германии. Страну наводнило время великих хэппенингов. Как и многие, я странствовал, посещая то один, то другой музыкальный фестиваль. Отовсюду стекались тысячи людей, чтобы принять участие в колоссальных наркотических сэйшенах. Самых больших залов и стадионов Германии едва-едва хватало, чтобы всех нас вместить. Мы селились на полянах в парках, разбивали палатки, ночевали в спальных мешках, делились друг с другом едой, заряженными гашишем, сигаретами и колѐсами ЛСД, танцевали, пели и любили друг друга. Пёстрое сборище забавных людей. Всеобъемлющий кайф. Этими собраниями дирижировали великие рок-музыканты на сценах.
Не было тайной, что многие рок-группы черпали вдохновение для своей музыки путём интенсивного употребления наркотиков. Они умели выразить в звуках то, что мы чувствовали. Они пели то, о чём мы думали. Мы были едины: мы шли навстречу новой эре, мы хотели проникнуть в новое измерение. Мы чувствовали, что настоящую жизнь надо искать в сфере невидимого. И наркотики открывали нам дверь туда, расширяя сознание. Нам казалось, что наступает новая эпоха, а мы - её пророки.
ЛСД и меня заставил поверить в существование сокрытого от нас мира. Я хотел в него проникнуть. Меня влекло к сверхъестественному, и я открыл себя его силам.

Каждую неделю на выходных у Бенно устраивался сэйшен. Для этого мы постепенно обустроили его квартиру, создав "наркотический уют". Матрацы, светомузыка, разные постеры, вертушка и куча дисков составляли стандартное оснащение наших ЛСДовых праздников. ЛСД был как игрушка, которую предстояло открыть. Галлюцинации побуждали нас к бесконечным маленьким играм друг с другом. Мы умирали со смеху, когда картинки на стенах расплывались, когда один видел другого в двух экземплярах, он то смеялся, то вдруг тут же заливался слезами, в следующий миг превращался в Микки Мауса, и его движения были как в ускоренной съёмке. Мы кидали друг другу воображаемые предметы и пытались общаться без слов. Мы слышали музыку будто бы доносившейся из далёкой комнаты, каждый тон заставлял фантазию создавать всё новые ассоциации, а отдельные звуки уносили нас куда-то далеко.
Эти ощущения, эта сила, эта способность видеть насквозь и то, что происходило внутри и вокруг тебя, - всё это давало власть над другими. Это было как передача мыслей на расстоянии. Другие делали то, что я хотел. Эти игры меня ужасно возбуждали. Я стал ярым поборником ЛСД и миссионером наркотиков. Понятное дело, не в последнюю очередь потому, что я их продавал.

Это было время не только великих фестивалей, но и великих демонстраций. Даже когда толпа писала на своём флаге "Make love, not war", большинству из этих людей не было дела до мира во всём мире, их интересовал лишь огромный хэппенинг. Дикий всплеск путанных чувств был направлен против всякого общественного порядка. В Лондоне мы устроили демонстрацию против войны во Вьетнаме и Президента Джонсона. Летали бутылки с коктейлем Молотова, полицейских забрасывали камнями. Тысячи людей сражались друг с другом в ужасной битве.
В Германии волосатые и студенты тоже проводили демонстрации против войны во Вьетнаме, против шпрингеровской прессы (консервативные периодические издания, например, журнал Spiegel, газета Bildzeitung), против визита шаха в Германию, атомного оружия и расовых дискриминаций в Южной Африке. Я тоже находился в гуще событий. Радикальной и побуждающей к действию силой была тогда так называемая "непарламентская оппозиция". Хо Ши Мин и Че Гевара считались недосягаемыми идолами, а маленькая красная книжечка Мао Цзэ Дуна - молодёжной библией.
Правда, коммунизм меня не особенно привлекал, потому что я знал одну маоистскую коммуну в Изерлоне, так они на самом деле представляли собой более радикальных эгоистов, чем маоистов. Это привело меня к убеждению, что им надо сначала изменить себя, прежде чем приступать к изменению мира. Мои родители, - в этом я был убеждён, - не замечали, что я чем-то таким занимаюсь. К нам в дом толпами ходили мормоны. В остальном всё оставалось по-старому. Когда я не выдерживал, я собирал вещи и переезжал к Бенно. За это я отдавал ему половину квартирной платы.

Тем временем я по примеру Beatles отрастил бороду, и мои волосы соответственно стали длиннее. На фирме, где я время от времени работал, всё это терпели. Главное, я гнул свои трубки. Старый шеф был ко мне очень добр. Так, случилось, что после моего многомесячного неоправданного отсутствия молодой шеф в сердцах отдал мне мои документы, что означало увольнение. После этого этажом ниже старый начальник милостиво принял меня обратно. Он знал, что когда я работаю, я работаю хорошо.
Работа от случая к случаю была для меня маскировкой, настоящие деньги я зарабатывал, всё глубже влезая в наркобизнес. Я уже мог себе кое-что позволить – дорогие шмотки, которые я покупал в основном в Лондоне и Амстердаме, и новую машину. Моя коллекция пластинок насчитывала уже сотни альбомов. Из-за этих дел с наркотиками я постоянно ощущал в затылке страх быть пойманным полицией. Чем ближе ты к наркотику, тем дальше должен держаться от полиции.

Во время одного такого дела в Дортмунде они меня чуть не повязали. Я сидел в своей машине, на улице было темно - хоть глаза выколи. Я как раз взвешивал зелье, и чтобы лучше было видно, поднял весы повыше. Вдруг меня осветил луч мощного фонаря, это был полицейский.
- Разрешите ваши документы?
Я поспешно всё бросил и задвинул ногой под сиденье, пока предъявлял ему права. Полицейский ничего не заметил. В другой раз мне пришлось удирать, когда на заднем дворе "Фантазио" опять же в Дортмунде я продавал гашиш, и вдруг появилась полиция. Целый килограмм лежал на полу моего микроавтобуса, разложенный как напоказ. Меня охватила паника, и я пустился наутёк.
По-видимому, у меня было больше везения, чем понятия в этом деле. Даже когда в Изерлоне началась страшная волна арестов, я вышел сухим из воды, хотя и был одним из основных дилеров. Полиция арестовала одного моего приятеля, который довольно тесно был повязан со мной в наркотическом бизнесе. Он по легкомыслию продал ЛСД одной даме из бара, у которой не было никакого представления о наркотиках. Она забросила колесо, а потом выпила сорок порций виски, и ночью чуть не отдала концы. Это дело получило огласку, и начались повальные аресты. Сорок или пятьдесят волосатых сговорились между собой и рассказывали одну и ту же сказку: "Нет, мы наркотика даже и не нюхали... А, ну да, на фестивале в Эссене, тогда вроде бы мы попробовали... А эти, кто продавал наркотик, - так они из Дюссельдорфа". Я всю ночь ждал, когда и за мной придут. Какой ужас, думал я, это сведёт отца в могилу. Его сын торгует наркотиками, и вот теперь арестован полицией. Но они не пришли. Остальным присудили денежный штраф. Я отделался лёгким испугом.

Из-за этого бессовестного везения я начал задаваться, на глазах становился всё более заносчивым и гордым. Я был выше всего земного и чувствовал, что призван к чему-то высшему. Правда, к чему именно, я понятия не имел, и не знал, с чего это я вдруг так о себе возомнил.
Я потерял всякую связь с нормальной действительностью и придумывал себе самые дикие философии. Я испытывал глубочайшую жалость к бедным бюргерам, обывателям, этим жалким существам, чья жизнь течёт как песок в песочных часах. Казалось, самое большее, что они могли получить в жизни, - это отпуск по среднему классу на Майорке, острове для уборщиц.

Многие люди вокруг меня странно менялись. Происходили кошмарные вещи. Один семнадцатилетний парнишка пришёл однажды вечером в наш кабачок и забросил свой первый trip ЛСД. Через несколько часов он покидал заведение, на всю оставшуюся жизнь сделавшись сумасшедшим. Одна девчонка под кайфом порезала себе вены на руках и стала писать кровью на стёклах витрин: "Я - Пеппи-Длинный-Чулок". После этого она хотела броситься вниз с крыши. Люди становились полными идиотами и половыми извращенцами.
Но я в своей самодовольной заносчивости был твёрдо уверен, что со мной-то такого никогда не случится. У меня всё под контролем, я сильная личность. Такие вещи, как я думал, происходят со слабохарактерными людьми, которые не могут разобраться сами в себе, или с людьми из развалившихся семей.

Наркотические вечеринки тоже стали другими. Игры становились всё круче. С каждым разом способность влиять на других и навязывать им свою волю с помощью передачи мыслей всё больше меня захватывала. Часто бывало так, что кто-то во время трипа хотел управлять мной, и мне приходилось концентрировать всю свою волю, чтобы противостоять силе, которая хотела меня сломить. Одна девчонка как-то попробовала проделать это со мной, но я одолел её. Тогда она с криком упала на пол и осталась лежать, жалкая и несчастная. С тех пор у неё помутился рассудок. То же самое получилось и с одним парнем, который после этого попытался покончить с собой.
Другие свихивались на религии. Целыми толпами хиппи тянулись в Индию в поисках великой нирваны. Они искали утешение в йоге и самопогружении. Было модно поклоняться идолам и гуру. Окутанные дымом благовоний, под крутым кайфом, пипл часами медитировал, сидя в позе лотоса, покачиваясь и покачивая хайрами из стороны в сторону, и открывал себя навстречу спиритизму. Одевались эти ребята преимущественно на индийский лад, а на руках, шее и везде, где только было место, носили украшения.
Посланниками этой новой религиозности были музыкальные группы. Даже Beatles поехали в Индию, чтобы посоветоваться с их личным гуру. Их музыка теперь насквозь была пропитана звуками ситара и влияниями востока. На концерте индийской рок-команды Quintessence я наблюдал, как они быстренько обратили 800 человек к поклонению Кришне. Да и меня тоже коснулась эта волна религиозности, этот налёт таинственной мистики.
Другие музыканты явно демонстрировали свою приверженность дьяволу. Когда Мик Джеггер на сцене в Алтамонте пел, пританцовывая, "Sympathy For The Devil", молодого цветного из "Hells Angels" зарезали и бросили ему под ноги. Как мы пробовали под влиянием наркотика передавать друг другу мысленные послания, так музыканты использовали музыку, чтобы захватить публику в мир своих наркотических переживаний и воздействовать на неё. Джими Хендрикс как-то заявил: "Когда нащупаешь у людей слабое место, можешь проповедовать им в подсознании всё что хочешь". А один музыкант из Doors говорил: "Ад кажется мне гораздо более интересным и привлекательным, чем рай. Надо прорваться на ту сторону, тогда достигнешь всего".
Я любил музыку таких групп, как Black Sabbath, Pink Floyd, King Crimson, Spooky Tooth, Cream, Led Zeppelin. И, конечно же, "стариков" - Rolling Stones. В текстах воспевались секс, анархия, насилие, наркотики, восточная религия, оккультизм и смерть. Это была музыка наркотика, её можно было понять только под кайфом. На больших рок-фестивалях люди съезжали с катушек целыми рядами. Случались смерти и травмы. Но мы с прежним усердием молились на своих рок-идолов и едва ли замечали, что едем по улице с односторонним движением, которая неизвестно куда ведёт и становится всё более унылой и холодной. Чтобы удержать немного тепла, волосатые теснее сплачивались и организовывали хипповые и наркотические коммуны.

Какими бы популярными ни казались системные Мекки, со временем всё становилось безрадостным и тоскливым. Всё оставалось тем же самым. Чувство пустоты сидело во мне как упрямая надоедливая вошь. Чем круче я прожигал жизнь, тем больше меня заполнял вакуум. Я непрестанно лихорадочно стремился к "чему-то". Часами без отдыха ездил по улицам и искал - сам не знал что. Сидел ли я в Мюнхене в кафе "Европа", или в Дюссельдорфе в "Cream Cheese", торчал ли я в лондонском Марки-клубе, в амстердамском "Парадизо" или в дортмундском "У бабушки Плюш", это ничего не меняло.
Однажды ночью в Гамбурге я вывалился из андерграундной дискотеки под названием "Ярь-медянка", будучи под сильным кайфом. И тут же оказался прямо в группе Армии спасения. Они стояли и пели: "Как любит нас Иисус". Я в панике бросился бежать и бежал, пока хватило дыхания. Я чувствовал себя опустошённым. Пустым. Но лучше уж пустота, чем набожность! В свои двадцать лет я казался себе шестидесятилетним. Что же дальше?

Speed queen

В то время меня часто охватывало стремление найти женщину моей мечты. Но как только подобные желания возникали, я гнал их прочь. Потому что разве это не иллюзия, верить в любовь?
Я давно решил для себя, что все эти дела с девчонками нельзя принимать близко к сердцу. Надо оставаться холодным, и не стоит растрачивать чувств, иначе это - тоска. Я не хотел себя связывать и ограничивать какими-то обязательствами. Поэтому мои отношения с девочками носили такой характер - наслаждение без признаний. Девиз был такой: кто два раза переспал с одной и той же, тот законченный обыватель.
И вот я увидел "её". Собственно, я знал её и раньше. Она тогда ходила домой из школы мимо нашей фирмы. Бенно с ней познакомился, и с тех пор их часто видели вместе. На мой вкус она была слишком молоденькая, а Бенно как раз имел пристрастие к девочкам-подросткам. Меня раздражало, что он постоянно возится со своим детским садом. Как будто не мог найти себе нормальную женщину.
И вот вдруг я увидел её в кабачке, где мы встречались, в кафе Хюбнера. Она вся прямо светилась, у неё была хорошая фигура, красивые глаза, чёрные волосы, вьющиеся, как у Марши Хант. Одета она была по-системному. Я долго и очень внимательно её разглядывал. Но когда я вдруг понял, что при этом во мне происходит, я резко себя одёрнул, хладнокровно сказав себе: "Ты что это? Да она ведь ещё маленькая. Ты же с такой зеленью не связываешься".
Однажды вечером мы с Бенно собрались в Дортмунд, и он спросил, не буду ли я возражать, если она поедет с нами. Я, естественно, не имел ничего против, но на всякий случай заметил:
- Только если ей не надо быть дома в десять.
Но ей не надо было домой к десяти. На обратном пути мне захотелось сделать для неё что-нибудь очень приятное, и я подвёз её до дома. Её звали Ирэн.

С тех пор я часто видел её в кафе Хюбнера, и она оставалась в поле моего зрения. Однажды мы сидели вместе в одном хипповом кафе, когда там появилась компания рокеров. Они подняли дикую стрельбу из газовых пистолетов. События принимали действительно опасный оборот, а у меня в голове лихорадочно крутилась лишь одна мысль: "Бежать, бежать отсюда. Ей здесь нельзя...". Что это было? Я вдруг почувствовал в себе странное инстинктивное стремление защищать Ирэн. Я тут же попытался заглушить в себе эти чувства к ней. Но у меня это не очень-то получилось.
Уже давно мы с Бенно мечтали о больших деньгах. Мы хотели делать бабки и жить припеваючи. И вот мы купили микроавтобус Фольксваген, который раньше был машиной скорой помощи. Мы его весь разукрасили. Спереди наклеили что-то вроде Медузы-горгоны, по бокам написали "Speed Queen". То есть, вроде как нам на хит Deep Purple. Мы хотели поехать на этом Фольксвагене в Марокко и закупить там несколько килограммов гашиша. Наш расчёт заключался в том, чтобы хорошенько вытянуть зелье и выгодно сбыть его в Германии. Эти подсчёты чрезвычайно нас вдохновляли, к тому же у нас были свои планы относительно того, на что потратить деньги. Лично я хотел отправиться в Калифорнию или в Индию.
Но теперь я сильно колебался относительно своих давнишних планов: ведь появилась Ирэн. Я лихорадочно обдумывал тот вариант, что она, может быть, испытывает ко мне те же чувства, что я к ней. Вообще девчонки были обо мне не самого лучшего мнения. Со мной надо было всё время быть начеку. Чтобы иметь ясность, я послал к ней Бенно с просьбой ненавязчиво выяснить, насколько высок курс моих акций. Она, естественно, сразу раскусила это дело и начала пудрить ему мозги. Но Бенно тоже был неглупый малый, он с ухмылкой сообщил мне:
- По-моему, у тебя неплохие шансы.
Только на что мне сейчас нужна была девчонка, я ведь собирался в Марокко. Однако хотел я себе в этом признаться или нет, я был в неѐ влюблён по уши.

На одном наркотическом сэйшене мы проговорили с ней всю ночь напролёт. Тогда узелок между нами завязался совсем прочно, и я "пошёл" с ней. Это было чудесно. Совсем не так, как раньше со всеми другими женщинами. Я сам себя не понимал. Мы как будто парили в облаках. Через несколько дней после этого нас уже считали парочкой номер один.

Но наше совместное счастье продолжалось недолго, ведь Марокко никуда не делось. Хотел я того или нет, я не мог кинуть своего спутника. Разрываясь между тем и этим, я в конце концов принял решение против своих чувств.
Но наших устремлений хватило лишь до Испании. Там они превратились в белый песок на пляже, выгорели под южным солнцем и были смыты волной в синее море. Мы прокутили наши денежки и пустились в обратный путь.
В Мюнхене мы встретили ребят из Изерлона, которые путешествовали на точно таком же VW, как наш. Такую встречу надо было отметить. Мы поставили наши машины па Леопольдштрассе и вывесили пустой ящик из-под противогазов, на котором начертали: "Требуется shit". Здесь собиралась система, поэтому ящик недолго оставался пустым. Туда кидали то красного ливийца, то зелёного турка, то чёрного афганца (разные сорта гашиша). Мы тянули один joint (сигарета с гашишем) за другим.

На следующий вечер я встретил на дискотеке знакомого из Изерлона. Настроение у меня было подавленное, вообще-то мне лучше было бы остаться дома. Все мои мысли крутились вокруг Ирэн.
Но Пит поведал мне такое, что сразу вывело меня из летаргии. Он рассказал, что в Изерлоне тем временем происходят в высшей степени странные вещи.
- Это с ума сойти можно. Я должен был уехать, чтобы всё это осмыслить.
- А что случилось? - спросил я.
- У всех наших системных крыша поехала.
Крыша поехала - это меня не особенно удивило. Это случалось с теми, кто принимает наркотики. Но Пит сказал, явно серьёзно озабоченный:
- Не-е, это гораздо круче, чем всё, что было раньше. Они читают Библию, говорят о Боге и Христе и утверждают, что они теперь совершенны. Один чувак ходит в чёрной кожаной куртке, а на ней написано: "Я - Бог".
В первый момент я подумал, что ослышался, или что он мне задвигает.
- Да не может быть! Они читают Библию?
Если бы он сказал, что они голые спят на гвоздях, как факиры, - пожалуйста! Но они читают Библию и говорят о христианском Боге! Уж это по моим представлениям ни в какие ворота не лезло.
Я был действительно потрясён, в конце концов люди, о которых он говорил, были моими лучшими друзьями, я с ними встречался каждый день. Они играли в рок-группе Taras Bulba, названной так в честь одного борца за свободу. Жили они коммуной в маленьком домишке на краю свалки. Они сами по себе были нормальные ребята, я так считал. Мы стояли на одних позициях и жили той самой жизнью... А теперь я понял: всё, что нас раньше связывало, безвозвратно исчезло. Я уже представлял их себе играющими главные роли в благочестивой драме, составленной из сцен моего прошлого.
У меня засосало под ложечкой. "Если это правда, мне срочно надо домой, спасать их, - пронеслось у меня в голове. - Я как можно быстрее должен заставить их свернуть с ложного пути". Мной овладела настоящая "мания спасения".

Когда я приехал домой, то само собой первым делом отправился к Ирэн. Между нами всё было по-прежнему, и когда я увидел её, моё сердце забилось сильнее.
На мой вопрос, правда ли то, что мои друзья читают Библию, она
ответила слегка иронично:
- К сожалению, да. Они как-то странно религиозно настроены. Может, зависли на ЛСД.
Ещѐ один приятель подтвердил слух, заметив:
- Каждому своё... А что такого? - Эта история не давала мне покоя, я должен был узнать всё из первых рук. И я отправился в кафе Хюбнера. Ещё на улице мне встретился Мануэль. Ну у него был и вид: одетый в длинную тёмно-синюю рясу, со здоровым крестом на груди, он нёс под мышкой огромную Библию. Хорошо ещё, он не постриг свои длинные светлые кудри.
- Вальтер, мы просекли это дело, - восторженно приветствовал он меня.
Я посмотрел на него и подумал: "Да, чувак, у тебя точно не все дома". Но он, видимо, узрел во мне потенциальную добычу и вовсю начал меня обрабатывать. Потом подошли ещё другие, и они все вместе стали жужжать мне над ухом: Бог - Иисус как суперкайф. И что можно без наркотиков прийти к трансцедентному и испытать сверхчувственные вещи.

Пока мы с Ирэн курили гашиш у них в коммуне, они продолжали нас обрабатывать. Мы спорили день и ночь, вели ожесточённые дискуссии. Под конец мы все были, как выжатый лимон.
Я верил в Магомета, Будду и Конфуция. Я верил в то, что Бог во мне, в себя самого, во всё и вся, что нет ничего абсолютного, а всё во всех и все во всём... Пепельница во мне, я в пепельнице и Бог в пепельнице, и я в Боге. Это было что-то вроде религии, попытка заполнить свою пустоту чем-то большим и целостным. К моей религии всё подходило, вот только христианство в неё никак не вписывалось.

Так что же всё-таки случилось? Какой поп запудрил им мозги? Всё началось с Герхарда. Так как для нас было обычным делом копаться в книгах, в которых речь шла о парапсихологии, колдовстве или о чём-то трансцедентном, ему как-то пришло в голову, что ещё Иисус совершал сверхъестественные вещи. И вот он взял Библию и начал читать, как Христос превращал воду в вино, воскрешал мёртвых, исцелял больных, ходил по воде и творил многие другие чудеса. Его это потрясло. Герхард принёс Библию в систему, которая была открыта для всего нового, и убедил всех в необходимости её изучения. Это было как взрыв бомбы. А когда они узнали, что Иисус творил всё это без наркотиков, это произвело революцию в их мировоззрении. Этот Иисус, похоже, был добрым волшебником, которому были подвластны стихии. Жалко только, что Ему, как всем хорошим людям и революционерам, пришлось слишком рано умереть... С тех пор они изучали Библию, идя по следу Иисуса, волшебника.
Я выслушал эту историю и тяжко вздохнул: "Ну, с меня хватит". - Я стал рисовать себе ужасные картины, представляя, как они скоро сделают себе модные стрижки, наденут костюмы, будут работать, пока не выйдут на пенсию, заведут семьи, станут рожать детей, будут проводить отпуск на Коста Брава, по воскресеньям плюхаться на церковную скамью, ездить на машине среднего класса, жить в домике средней руки, ну и так далее. В моём представлении всё это было связано с Богом и Библией: мещанство, лицемерие и благочестивая возня. Единственное, что вселяло надежду, - это то, что они не имели ничего общего с церковью.
Не считая этой сумасбродной религиозной чепухи, наш мир был в полном порядке. И я надеялся, что они ещё опомнятся. Но они так и не опомнились.
Я сделал всё, что мог, чтобы их спасти, но они не желали моей помощи. Они не хотели, чтобы я их спасал. Хорошо ещё, что не все волосатые двинулись в этом направлении. Я бы этого просто не вынес. Вирус прочно засел в системе, и после крутой ссоры она окончательно распалась на два лагеря.

Отношения с Ирэн делали меня необыкновенно счастливым. Мы наслаждались друг другом, путешествовали по округе и постоянно принимали наркотики. С ней я чувствовал себя сильным. У меня снова появилось будущее, жизнь приобрела новый смысл, теперь не наркотики были в центре, а мы сами.
Мы бывали на бесчисленных рок-концертах: Led Zeppelin в Дюссельдорфе, Rolling Stones в Дортмунде, несколько раз Pink Floyd, - с Лондонским симфоническим оркестром и без него, Procol Harum в мюнстерском Ланд-халле, Deep Purple в Лондоне, King Crimson в лондонском пригороде. И каждый раз и они и мы были под кайфом.
Одним из наших любимых мест был, как и прежде, Магquee-Club в китайском квартале Лондона Сохо, пользующемся дурной славой. Как-то вечером под новый год мы уже собирались уходить из клуба, но полиция вдруг затолкнула нас обратно в здание. Они как раз устроили на улице облаву на гангстеров, и пули свистели вокруг только так.
Выйдя на улицу после отбоя тревоги, мы встретили там пол-Лондона, все были на ногах, чтобы пожелать друг другу "Happy New Year". Совершенно незнакомые люди тискали нас в объятиях. В праздничном задоре досталось даже полисменам, которые безуспешно пытались оцепить фонтан на Трафальгарской площади, чтобы совсем уж отчаянные не вздумали прыгать туда в такой холод. Есть примета, что это приносит счастье. В ту ночь нам понадобилась целая вечность, чтобы поймать такси и добраться до гостиницы.

Иногда мы целыми неделями колесили по Европе на нашем микроавтобусе. По пути из Лондона мы заехали в Амстердам. Там с благословения голландских властей открыли новое место тусовки для волосатых. В Вондель-парке стояли десятки автобусов и машин с прицепами-палатками, в которых обитали хиппи. Мы тоже поставили туда машину. Такая жизнь была нам по вкусу. Весь день пипл, обкурившись, лежал под солнцем на лужайке и балдел под музыку. Вечером отправлялись в "Парадизо" обделывать свои делишки. Мы чувствовали себя очень даже уютно в этой огромной колонии хиппи. Наркотическая система раскололась: тут были "политики" разумеется, левые, интеллектуалы, религиозные, и были мы. Мы просто хотели жить: бери, что можешь взять, живи сегодня, потому что завтра ты можешь умереть. То, как мы выглядели и как жили, было кошмарным сном для простых обывателей. И нам доставляло удовольствие то, что они нас боятся и уступают нам дорогу.

Система в Изерлоне по-прежнему страдала от раскола. Те, кто откололся на религиозной почве, переехали между тем на север Германии, там они жили на ферме. Когда кто-нибудь из них приезжал нас навестить, атмосфера страшно накалялась, и мы ругались на чём свет стоит. Они непременно хотели нас обработать. Они давали нам понять, что мы так ничего и не поймём, если не обратимся к Богу. Как раз в это время я с несколькими ребятами организовал свою коммуну. Мы въехали в дом, в котором до этого жили обычные люди. Мы постепенно распугивали их и занимали квартиры одну за другой. Жизнь у нас била ключом. Мы предоставляли убежище рок-музыкантам, дезертиру из Бундесвера, и вообще всевозможным и невозможным людям, которые искали место для ночлега. По городу поползли слухи, что у нас - дым коромыслом и что мы устраиваем самые крутые наркотические сэйшена.
Вернувшись в один прекрасный день из Амстердама, мы обнаружили, что соседи по коммуне, пока нас не было, "отремонтировали" нашу квартиру. Телевизор и часть мебели лежали во дворе. Стены были покрашены в коричневый, сиреневый, оранжевый и жёлтый цвета. Эта оригинальная идея пришла кому-то в голову во время ЛСДового сэйшена, и её тут же осуществили на деле. Так что жизнь в коммуне не всегда была такая уж клёвая. Свобода одних иногда очень даже действовала на нервы другим.

Когда нам хотелось встретиться с системой, мы отправлялись к Хюбнеру. Улицу перед кафе с утра до вечера осаждали сорок-пятьдесят, а то и шестьдесят волосатых. Мы разбрасывали вокруг всякий ненужный мусор: пустые пакеты из-под хрустящего картофеля, банки из-под кока-колы, пивные бутылки и окурки сигарет. Местные жители обходили это место стороной. Почти всё время мы сидели как раз перед витриной парикмахерской, не бритые, с отросшими патлами, в тёртых джинсах. А в окне за нашими спинами висели плакаты с модными стильными причёсками.
Для владельца парикмахерской мы были не самой лучшей рекламой. Он вёл против нас отчаянную партизанскую войну, намазывая скамью у окна всякой гадостью и постоянно поливая водой ступеньки около входа, чтобы мы на них не садились. Чем сильнее он нервничал, тем больше это нас раззадоривало, и мы уютно устраивались прямо перед его домом. В конце концов дело дошло до того, что парикмахер заявил на нас, и многие из нас получили повестки в полицию. Нам предъявлялось обвинение в нарушении неприкосновенности жилища и попытке убийства. Нас вызывали на допросы, но дело вскоре закрыли. Мы остались победителями. Время от времени появлялась полиция, чтобы следить за порядком. Однажды мы спустили колёса полицейской машины, так что им пришлось тащиться в участок на ободах. В другой раз мы развели на улице костёр. Этим мы подтолкнули полицию на новые аресты. На этот раз нас обвиняли в нарушении общественного порядка и поджоге.
Легавых я терпеть не мог. А мещанская любовь к порядку вызывала у меня глубокое отвращение. Чтобы продемонстрировать это, я нарочно ставил машину там, где стоянка была запрещена. А квитанции на штраф я коллекционировал, как другие коллекционируют почтовые марки. Частенько я с геройским и гордым видом выкидывал их в водосток, правда потом я их всё же оплачивал. Естественно, это стоило мне кучу бабок. На моём микроавтобусе мы с друзьями наделали столько аварий, что я получил предупреждение из Фленсбурга: если я устрою ещё хоть одну аварию, то мне придётся расстаться с водительскими правами. Это подействовало, мы стали осторожней.

Мои симпатии были на стороне ФКА, так называемой Фракции Красной Армии. Баадер, Майнхоф и компания пытались путём насилия изменить то, что, казалось, изменить невозможно. После того, как им не удалось мирным путём достичь поставленных целей, они стали более воинственными и ушли в подполье, из которого спорадически выныривали для совершения террактов. Они поджигали крупные магазины, что должно было восприниматься как протест против засилья товаров, навязчиво предлагаемых потребителям. Чтобы показать своё возмущение одурачиванием масс, они совершали диверсии в зданиях издательства Шпрингера. Они похищали убивали известных деятелей, чтобы подчеркнуть своё презрение к истэблишменту. Первые полосы газет пестрили сообщениями о всё новых террористических акциях. Я очень хорошо понимал их ненависть. Если бы я с ними лично познакомился, я бы к ним наверняка примкнул.

Для меня было очень болезненным прозрение, когда я убедился, что наркотическая система становится всё левее. Никому уже нельзя было доверять, а об идеализме движения Flower-power уже давно не было и речи. Одного моего знакомого застрелили во время сделки с наркотиками во Франкфурте из-за каких-то десяти тысяч марок. Амстердамская система тоже день ото дня становилась жёстче, не в последнюю очередь из-за того, что главные позиции начал завоёвывать героин.
Я это почувствовал, когда в один прекрасный день поехал в Амстердам, чтобы закупить там по поручению нескольких друзей довольно большую партию гашиша. Дилеры дали мне для пробы покурить клёвый товар. А когда я отдал им деньги, они подняли шухер: "Атас, легавые!" - и смотались. Я быстренько схватил килограмм, вскочил в машину и помчался к границе. Когда уже в Германии я остановился, чтобы забить себе косячок с купленным зельем для успокоения, я понял, что они меня кинули. Этот килограмм гашиша оказался полным дерьмом, он тянулся как лакрица.
Дома ребята с нетерпением ожидали меня с товаром. Кому-то в голову, естественно, пришло, что я их надул, купив дешёвку за пару марок и присвоив себе денежки. Они потребовали свою долю обратно. Надо было что-то придумать. Я раздобыл газовый пистолет и начал продавать зелье с оружием в руках. Когда я делал это в первый раз, я чувствовал себя последней свиньёй. Но мне ведь нужно было как-то избавиться от товара.
Пошла какая-то дурацкая полоса, всё валилось из рук. Машины ломались, отношения с друзьями не клеились. В довершение всего меня засекли, когда я пытался увести из магазина пластинки. Мне пригрозили обыском. Я как сумасшедший помчался домой, чтобы избавиться от пластинок, которые спёр ещё раньше. А ещё ведь оставался этот злосчастный лакричный shit. Я выкинул его в ручей. Но с обыском ко мне не пришли, а вместо этого присудили штраф.
Как бы я хотел покончить со всем этим! Кроме Ирэн мне, собственно, нечего больше было терять. Мы с ней чувствовали себя потерпевшими кораблекрушение в диком бушующем море, плывущими на уцелевшей доске туда, куда нас несут волны. Иногда мы возвращались к мысли, как бы нам осуществить мою давнишнюю мечту - бросить всё и уехать в Индию или Калифорнию. Но мы знали, что пустота и безнадёжность внутри нас останутся, куда бы мы ни отправились. Что ещё Земля могла нам дать? В самые тяжкие моменты мы философствовали о возможности атомной войны. Мы думали: если уж это произойдёт, то надо бы оказаться как можно ближе к атомной бомбе, и ещё лучше под полным кайфом: тридцать колёс - и в мир иной.

После наркотиков нас посещали возвышенные мечты и видения. Но только, увы, когда кайф проходил, всё так и оставалось нерешённым. Огромная пропасть пролегала между нашими желаниями, нашими мечтами изменить мир, и повседневной реальностью. Тоска сверлила нас всё глубже и глубже.
Мы предприняли попытку вырваться из этого ощущения пустоты и отправились в Югославию, чтобы провести там "здоровый" отпуск. То есть не употреблять наркотиков. Между прочим, я заметил, как сильно наш образ жизни сказался на здоровье. У меня были проблемы с желудком, я был худой как щепка, у меня часто болела голова, и я испытывал приступы страха. Я выкуривал по шестьдесят сигарет-самокруток в день, от этого у меня были отвратительные жёлтые пальцы. Когда я просыпался утром, моим первым движением было схватить сигарету или joint. За прошедшие годы я проглотил сотни колёс ЛСД и мескалина и выкурил тысячи косяков с гашишем.

Но когда мы вернулись из Югославии, всё опять началось сначала. Я дальше подрабатывал на своей металлической фабрике и всё больше наглел. Даже там теперь в обеденный перерыв я курил кальян. Когда меня пытались критиковать, я недвусмысленно и резко отвечал, что они просто ничего не смыслят в жизни. Я был самым великим. По крайней мере, остальные должны были в это верить. И всё же в глубине души я сознавал, что "перегорел", хотя никогда бы в этом не признался. Это противоречие было мучительным. Эта самонадеянность, которую я выставлял напоказ, на самом деле была лишь тончайшей внешней оболочкой, за которой скрывалась горькая действительность - пустота, заполнившая мою душу. Как я ни прикидывал, единственной альтернативой хаосу, в котором мы пребывали, мне казались обывательщина и мещанство. Но я бы скорее умер, чем опустился до этого.

Иногда мы с Ирэн навещали моих родителей, но у них мы никогда не чувствовали себя по-настоящему хорошо. Они жили в своём мире, а мы в своём. Хотя они время от времени нас приглашали, и Ирэн им очень нравилась, мы наносили лишь короткие визиты вежливости.
Мы как будто должны были пересесть с поезда на поезд, только из одного вышли, а в другой так и не сели.
В то время я иногда с глубокой тоской смотрел на звёздное небо, в безграничность мироздания. Космос казался мне таким бесконечным, вселенная - такой невероятно огромной и величественной... А сам я - маленький человечек. Имеет ли вообще значение то, что я существую? Есть ли всё-таки где-то неизвестный Бог? Но чаще всего мои рассуждения заканчивались следующим выводом: если Бог есть, то это - я сам, Бог живёт во мне, а я в Боге. Мы - Боги.
Я хорошо понимал Джона Леннона. В конце шестидесятых он, выйдя из самолёта в одном из аэропортов Европы, заявил:
- Beatles более знамениты, чем Христос.
Когда он произносил эти слова, видно было по его лицу, что он чувствует себя богом. Однако чем более возвышенными были мои идеи и философские теории, тем более горькой и невыносимой становилась действительность. Потому что при всём моём внешнем выпендрёже и заносчивости мне стоило невероятных внутренних усилий оставаться на плаву. Это была экзистенциальная борьба за выживание. Многих уже затянул водоворот, им больше не суждено было всплыть. Одни умирали, другие сходили с ума или становились калеками.

Кроме основных наркотиков - ЛСД, мескалина, гашиша и марихуаны, всё большую популярность завоёвывал героин. Сначала его только нюхали, потом стали колоть. Я не доверял этому зелью, оно казалось не таким, как другие наркотики. Бросалось в глаза, как быстро у людей развивается привыкание к нему, и они снова и снова приходят за очередной порцией. Это недоверие пока что удерживало меня от очередной наркотической авантюры.

В начале семидесятых появилась психоделическая музыка. Она проникала не только под кожу и в сердце, но и в голову. Вместе с наркотиками она вызывала взрыв мозга. Я хотел расширить сознание до бесконечности, но в конце концов всё время как будто упирался в стену. Я точно знал, за этой стеной находится другое измерение. И твёрдо решил пробить эту стену. Я хотел большего, чем просто парапсихологические феномены, большего, чем телепатические игры, большего, чем галлюцинации. Я хотел оказаться за этой стеной.

All along the watchtower

Мой идол Jimi Hendrix и ещѐ несколько рок-групп, как, например, East of Eden, приехали в Фемарн, чтобы выступить на огромном фестивале под открытым небом. Ожидалось грандиозное зрелище. 50 000 человек со всей Европы отправились туда, но погода выступала против проведения мероприятия. Шёл дождь, был сильный ветер. Мы с Ирэн почти три дня просидели в нашем микроавтобусе, закидывая один trip (таблетка ЛСД, а также состояние после употребления ЛСД) за другим. Выступление суперзвёзд откладывалось. 50 000 волосатых терпеливо ожидали, чтобы только взглянуть на них.
На третий день около полудня небо прояснилось, солнце пробилось сквозь облака, и тогда издали послышался звук его гитары, которую невозможно было спутать ни с какой другой. "...All Along The Watchtower". Мы продирались сквозь обкуренную и кайфующую толпу, танцующую под грохот его музыки. И вот мы стояли прямо напротив него. Jimi Hendrix - я испытывал по отношению к нему благоговейное почтение.
Когда я в первый раз увидел его в бит-клубе, он играл "Неу Joe". Это было для меня почти такое же грандиозное событие, как то, когда я впервые услышал Beatles. У меня перегорели все пробки, я как с цепи сорвался. Притом я ещё втащил бутылку джина и в конце концов учинил в одном танцевальном кабачке настоящий погром. Потом я отрубился. С тех пор я был околдован чарами Джими Хендрикса, его влияние оставило глубокие следы в моей жизни. Полный восхищения, я покупал все его альбомы. Больше никто не мог так играть на гитаре.
Когда мы с Ирэн оказались напротив сцены, мы были потрясены его видом. Полная развалина. Хотя мы сами были изрядно под кайфом, нас привело в ужас то, каким он был разбитым. Его глазами смотрела сама смерть. Через несколько недель после того концерта он скончался в одной из гостиниц Лондона от превышения дозы. Захлебнулся в собственной блевотине.
В память о нем мы устроили в нашей комнате алтарь. Мы выкрасили нишу в чёрный цвет, повесили на стену большой золотой крест и постер с его изображением, а под ними поставили свечу. После этого он стал часто являться нам во время наших ЛСДовых трипов. Мы часами слушали его музыку.
ЛСДовые сэйшена становились всё круче. Однажды я пришёл на квартиру к одному знакомому. Приятель сидел в глубокой депрессии, погружённый в себя и уставившийся в никуда. Судя по всему, он изрядно потрудился, создавая себе новый интерьер: он прибил скатерть к потолку, а всю мебель перевернул вверх тормашками. Недосягаемый для меня, он находился в совершенно другом мире и не реагировал на мои попытки вернуть его к действительности.
На другой ЛСДовой вечеринке кто-то нарисовал на белой стене крендель, и приторчавший пипл сидел, уставившись на это произведение. Потом время от времени кто-нибудь вставал и пририсовывал следующий крендель. И снова все сидели, как зачарованные уставившись на стену. В комнате стояла мёртвая тишина. Я тоже решил понаблюдать, что будет дальше. Десять, двадцать, тридцать, сорок минут. Потом мне надоело, и я сбежал.

Beatles распались, поссорившись. Каждый из них шёл теперь своим путем. Джордж Харрисон окончательно ударился в восточную мистику, и его новый альбом, соответственно, нёс в себе чистейший культ Кришны. Он назывался "All Things Must Pass" - "Всё пройдёт”. Музыка была чудесная, но она навевала глубокую печаль. Она звучала так обречённо, не оставляя никакой надежды. Но это как раз совпадало с моими ощущениями, выражая их лучше любых слов.
Как-то ночью после ЛСДового сэйшена мы с Ирэн слушали мюзикл "Jesus Christ Superstar". Хотя мы не понимали текста, нас необъяснимо притягивал образ Христа. Как это Ему удавалось повелевать стихиями? Откуда Он брал силу для этого? Он говорил о Себе, что Он - Сын Божий, стало быть, Он, наверное, пришёл к таким же философским заключениям, как и мы: Бог во мне, я в Боге, Бог во всём, и всё в Боге. Он, должно быть, испытал озарение и достиг высокой степени совершенства, причём без наркотиков. Он, должно быть, пробил "стену", оставив позади материальный мир. А эти обыватели, погрязшие в земной будничной суете, в своём невежестве прибили Его к кресту. Они не смогли понять Его истинного величия. В течение нескольких часов мы делились друг с другом своими вдохновенными мыслями. Но вместе с кайфом улетучилось и то, что мы узнали в ту ночь.
Я чувствовал притягательную силу в подчинении себе других путём телепатии и ЛСДовых игр. Меня охватывала дикая радость каждый раз, когда мне предоставлялась возможность мучить людей, или когда они были в моей власти.
На самом деле я становился всё более мрачным, и у меня развивалось болезненное влечение к фильмам ужасов. В кассе выдавали очки, которые надо было надевать по определённому сигналу, и тогда происходящее на экране обрушивалось на тебя в трёхмерном пространстве. Этот непередаваемый ужас так притягивал меня, что я пристрастился ходить на триллеры, приняв ЛСД.
А ещё необъяснимая сила влекла меня на кладбища, в их мрачную атмосферу. В каком-то смысле меня привлекала смерть. Jimi Hendrich, Janis Joplin, Brian Jones и Jim Morrison... Может быть, этим рок-звёздам, погибшим от превышения дозы наркотиков, удалось своей смертью пробить "стену"?

Это была сенсация. Американские колёса ЛСД снова появились на рынке, их предлагали оптом. Хотя я знал, что с ними надо быть поосторожнее, я всё равно круто на них налёг. Всю их опасность я испытал на собственной шкуре во время одного рок-концерта на кёльнском ледовом стадионе. Я закинул для пробы четверть колеса, эта доза подействовала, меня охватила паника, и тогда меня настиг blackout (явления выпадения памяти, амнезия). Когда я пришёл в себя, я сидел перед стадионом, по колено засыпанный песком. Надо мной стоял полицейский. На его вопрос, не нужна ли мне помощь, я лишь отрицательно покачал головой. Я был в ужасе: я потерял контроль над собой.
Я продал несколько таких колес одному другу. Нам с Ирэн хотелось посмотреть, как они на него подействуют, и мы поехали к нему. Он сидел перед телевизором в полной прострации и бормотал что-то про какую-то колонну на экране, которую мы, как ни старались, так и не увидели. Так и не достучавшись до его сознания, мы уехали домой, надеясь, что он в конце концов придёт в себя. Как ни странно, вскоре после этого он стоял перед нашей дверью, без машины, и понятия не имел, как он сюда попал. Не помнил он и о том, где он ухитрился обварить руку от плеча до кисти. Нам с Ирэн пришлось всю ночь заниматься его ожогом.
Когда эти колёса снова появились, мы решились пойти на всё. Взявшись за руки мы приняли завышенную дозу, чтобы окончательно пробить "стену". Мы испытывали невероятное желание оказаться по ту сторону "стены", где, как мы полагали, нас ждала совершенно другая действительность.

Мы сидели в гостиной и слушали Quintesence, когда снаружи и внутри нас вдруг раздался ужасный взрыв. Я почувствовал, как ногти впились мне глубоко в кожу. Ирэн повисла на мне и дико вскрикнула. Мы почувствовали, как наши души покинули наши тела и с бешеной скоростью устремились в огромную чёрную дыру. Теперь мы четко осознавали - эта дыра - вечный ад, и возврата оттуда нет! Мы стали кричать:

- Помогите! Помогите кто-нибудь!

Вдруг недалеко от нас появился яркий свет. Мы точно были уверены, что это Господь Иисус явился на наш зов, хотя никто нам не сказал, что это именно Он. Мы стали кричать:
- Иисус! Спаси нас!
После этого мы очнулись на нашем диване, музыка продолжала играть, а нас колотило от страха, после всего пережитого нами. Теперь мы точно знали, что Иисус реален и что Он любит нас.

Чуть позже меня охватило чувство глубокого покоя, как будто огромная Вселенная на миг затаила дыхание. Этот покой не имел ничего общего с тем, что мне когда-либо довелось испытать, это был не тот псевдопокой, который мы ощущали на фестивалях или под воздействием наркотиков и красивой музыки. Этот необъяснимый покой был совсем другим. Он исходил прямо от Бога и говорил мне, что Бог реален, что Он реальнее всего на свете. Этот Бог был не какой-то бог, это был Бог из Библии, Бог, который создал небо и землю, Бог любви. Этот Бог открыл мне Себя через Свой покой. Нас охватила безумная радость, мы теперь твёрдо знали: Бог есть, и Он так велик, что мы должны искать и найти Его.

Под утро, когда я постепенно пришёл в себя, я совершенно чётко знал, - и это знание было страшным, - что всё, чем я занимался, было дьявольским. Сам того не зная, я служил сатане. Собственно, я никогда всерьёз не верил в его существование. Вплоть до этой ночи я считал все свои сверхчувственные видения и явления, и даже чёрную магию и оккультизм чем-то божественным. И этим, сам того не желая, призывал в свою жизнь демонов. В эту ночь Бог открыл мне, что я шел по смертоносному ложному пути, ведущему в ад. Я заглянул прямо в пасть смерти.

Пипл из коммуны отнёсся к нам так же, как мы два с половиной года назад отнеслись к тем религиозным "ненормальным" из домика у свалки. Мы, захлёбываясь от радости, рассказали им, как Бог помог нам этой ночью. Они подумали, что мы точно свихнулись, и подняли нас на смех. Мы с Ирэн почувствовали себя очень одинокими с нашим новым познанием.
Мы рассудили, что этот единственный и стоящий над всем миром Бог не может иметь ничего общего с мирским христианством или с какой-либо из существующих конфессий. И тогда мы, сделав для себя единственный логичный вывод, сели в машину, поехали в суд и официально вышли из лона церкви.

Но только где нам найти Бога, где Его искать? Так как это библейский Бог, то естественно, о Нём должно быть что-то написано в Библии. Я выволок из хлама свой ящик с книгами, чтобы поискать там свою старенькую Библию, которую я получил в день конфирмации.
Со временем у меня накопились горы книг о бесчисленных идеологиях и философиях. В зависимости от того, чем я на данный момент увлекался, старое я забрасывал или выкидывал. Долгие годы я таскал с собой маленькую чёрную книжку, и часто меня подмывало от неё избавиться, но до этого так и не дошло. Каждый раз, когда я устраивал у себя идеологическую чистку и просматривал свой книжный ящик, я думал: "Нет, Библию лучше не надо... Её всё равно никто не понимает, особенно христиане. Это закрытая и как бы запечатанная книга, но может быть когда-нибудь придёт сверхъестественное озарение, и мне откроется её смысл".
Так я и таскал её с собой все эти годы. Отвалив в сторону несколько книг, я увидел Библию. Так как у меня была привычка читать книги с конца, - мне было интересно, чем они заканчиваются, - я открыл её на последних страницах и начал читать Откровение. И, естественно, понял всё, что случилось с Иоанном. У меня возникло сильное подозрение, что Иоанн испытал всё это под действием ЛСД: галлюцинации, озарения и грандиозные апокалиптические видения - золотые всадники, животное с семью головами и десятью рогами, поднимающееся из моря, саранча, подобная коням, падающие с неба звёзды. Мне показалось очевидным, что очень скоро должен состояться страшный суд. Меня привело в восторг, что Бог в конце будет победителем над всем этим хаосом, развратом и несправедливостью. Это потрясающий Бог!

В то же время нам всё больше действовал на нервы кавардак, царящий вокруг. В нас произошла перемена, но окружающая нас обстановка оставалась без изменений. Оставался хаос и наркотические сэйшена, в то время как мы решили больше не употреблять ЛСД. Потому что мы знали, что есть сатана, демоны и тёмные силы, которые воюют против Бога. Кроме того, мы боялись, что если мы ещё раз примем ЛСД, то повторится кошмар той ночи, и на этот раз мы так легко не отделаемся. К тому же у Ирэн время от времени возникало ощущение, что её душа вот-вот покинет тело, и тогда меня охватывал дикий страх за неё. Гашиш мы курили по-прежнему.
Нам окончательно надоели коммуна и её обитатели. Их забавные когда-то приколы становились просто кошмарными. Однажды один из них на бешеной скорости заехал за угол нашего дома, въехал в гараж и захлопнул дверь. Тут же мы услышали сирену. Полицейская машина промчалась мимо, а он в это время помирал со смеху. Оказалось, что, увидев проверку на дороге, он просто не останавливаясь рванул мимо полицейских и был таков.
- Ха-ха, теперь они меня не найдут!
Этот тип и его жена держали обезьянку, рыбок, кошек, собаку, хомяков, волнистых попугайчиков и прочую живность. Однажды вечером я, возвратившись домой, заметил на его тёмном балконе два странных огонька. Мне стало интересно, что это там так сверкает. Я подошёл посмотреть и увидел птичью клетку, а в ней - кошку. На мой вопрос, что это несчастное животное делает в клетке, он ответил, что кошка отбывает наказание за то, что сожрала попугая.
В другой раз я не досчитался его рыжего кота.
- Он в туалете, - небрежно сказал приятель.
Я зашёл в туалет, но кота там не увидел. Тогда я ещё раз спросил, где зверь.
- Я же тебе сказал, в туалете!
Тут до меня дошло. Я приоткрыл крышку унитаза - бедный кот сидел там мокрый насквозь. Он, оказывается, нагадил в комнате, и за это хозяин решил задать ему взбучку. Кот, не будь дурак, здорово его цапнул. Тогда он в бешенстве швырнул зверя в унитаз и несколько раз спустил воду. Это было слишком круто.

Мы с Ирэн хотели найти Бога. Нам казалось, что для этого было бы неплохо стать более "нормальными". И мы решили обзавестись своей квартирой и покончить с жизнью в коммуне.
Мы довольно быстро нашли неплохую четырёхкомнатную квартиру в центре Изерлона. Хотя она и требовала ремонта, зато принадлежала только нам. После месяца тяжких трудов мы, наконец, переехали. Со старой системой мы решили больше не иметь никаких дел, они нас всё равно не понимали. Мы твёрдо решили начать новую жизнь.
Я снова работал на своей металлической фирме, Ирэн тоже устроилась на временную работу. Поэтому мы смогли позволить себе купить старый, тяжёлый Мерседес-180. Чёрное ностальгическое чудо со странным, прикольно одетым волосатым типом с огромной бородой за рулём прямо-таки магически притягивало к себе дорожную полицию. Мы считали себя теперь вполне нормальными: мы работали, жили в собственной квартире и ездили на шикарной машине. Вот только люди, живущие рядом с нами, похоже, не хотели признать нашу нормальность.
Прошёл месяц, другой. Три, четыре месяца всё шло хорошо. Но потом нас снова настиг прежний образ жизни. К нам опять стали наведываться старые знакомые - волосатые. Мы вместе курили гашиш, слушали музыку, и время от времени я закидывал ЛСД. Мои опасения, что повторятся события той ночи, не оправдались. Наоборот, действие кислоты было таким слабым, что я решил окончательно порвать с ЛСД. Мне это уже ничего не давало.

Некоторые наши знакомые тем временем перешли на героин. Они пытались убедить нас, что всё, что мы до этого испытали под действием наркотиков, меркнет в сравнении с ним. Но я много чего повидал и очень хорошо знал, как быстро возникает зависимость от этого зелья. Я несколько раз продавал его, потому что на этом можно было сделать очень хорошие деньги. Но когда я заметил, как быстро люди приходят за очередной порцией, я прекратил этот бизнес. Я не хотел быть виноватым в их проблемах.
Бог, которого мы открыли, так завладел нами, что мы беседовали о Его покое со всеми, кто к нам приходил. Но так как мы сами не много о Нём знали, в конце таких дискуссий у нас было больше вопросов, чем ответов.
Я много читал Библию, но всё-таки меня грызли сомнения: "Это правда был Бог? Или всё-таки просто глюк (галлюцинация)? Но ведь я испытал такое необыкновенное просветление той ночью. Вот если бы был кто-нибудь, кто мог бы ответить...". Я всё думал и думал. Прикидывал так и сяк.
К тому времени мы с Ирэн были вместе уже три года. И хоть мы и хотели начать всё с начала, но вынуждены были признаться самим себе, что наши отношения зашли в тупик. Мы переехали в новую квартиру с твёрдым намерением любить друг друга так, как нас любит Бог. Ведь Он же ясно повелел это в Своём слове.
Но мы очень быстро заметили: чем сильнее мы пытаемся заставить себя любить друг друга, тем больше даёт о себе знать наш эгоизм. И мы плакали друг у друга в объятиях, потому что понимали: стремясь к взаимной любви, мы были способны на это лишь до известного предела. Это открытие было очень болезненным, и мы были уже почти готовы расстаться. Но, может быть, Бог поможет нам, как помог тогда? Если Он что-то повелевает, то, вероятно, Он может и претворить это в жизнь? Мы снова с отчаяньем закричали в душе, обращаясь к Нему:
- Господи, помоги нам!
И снова Он ответил нам Своим невыразимым покоем, и к нам вернулась надежда, что всё будет хорошо.

Я как-то вспомнил о "верующих" и подумал: "Интересно, привели ли к чему-нибудь их поиски Бога?" Когда я время от времени встречал их, они восторженно расписывали мне свою жизнь, мол, как это замечательно, когда царят любовь, мир и гармония. Послушать их, так у них там и вправду чуть ли не рай на земле. Вообще я не мог себе этого представить, потому что слишком хорошо знал этих ребят.
С другой стороны, мы с Ирэн страстно хотели любви, гармонии и мира. И мы решили навестить этих друзей. Может, они и впрямь нашли ключи от рая.
Я долго боролся со своей гордыней и всё-таки преодолел себя, чтобы решиться к ним поехать. Само наше посещение было как бы признанием, а я этого не хотел.
Как только мы въехали на их территорию, я тут же почувствовал, что здесь всё по-другому. Мануэль вышел встретить нас с эдакой ухмылкой, но было видно, что он рад нам:
- Замечательно, что вы приехали. Мы часто молились за вас.
Это он явно перестарался. "Нет, ну они тут очень уж благочестивые", - вздохнул я про себя. Но мало того, он меня ещё и обнял. Это было совсем не в жилу. Я как будто аршин проглотил и противился его приветливости изо всех сил. Что тут вообще за дела? Что-то во мне сопротивлялось, и в то же время я был тронут. Мне стоило труда овладеть собой.
Ребята жили на ферме, их было двадцать или двадцать пять человек. Большинство из них было настроено религиозно. Я потихоньку отбросил свои предубеждения и оттаял. Я почувствовал: то, как они живут и что говорят, - это настоящее. И подумал про себя: "Что бы это ни было, я тоже этого хочу".
Мы рассказали им про наш наркотический опыт и про наше открытие Бога, как мы начали читать Библию и пытались жить по ней, как мы упёрлись в свои границы, не в состоянии любить Бога и друг друга.
Сидящие вокруг нас на полу с полным пониманием кивали головами, пуская при этом по кругу трубку с гашишем.
- Нам это всё знакомо. Почти два с половиной года мы пытались полюбить друг друга. При этом мы друг друга чуть не поубивали, дошло до того, что стали кидаться тарелками со шпинатом.
Это, кстати, было заметно - на стене в кухне красовалось здоровое зелёное пятно.
- Насчёт Бога - всё это прекрасно, но ты должен прийти к Христу.
И Мануэль поведал следующую историю.

Однажды они ночь напролёт курили гашиш и встали после полудня. Один из них спросонья открыл дверь на улицу и прямо перед своим носом узрел плакат: "ЗНАТЬ БОГА - ЗНАЧИТ ЖИТЬ". Это было приглашение на евангелизацию. Несколько человек решили пойти туда и послушать, что эти обыватели могут рассказать о Боге. Когда они вошли в зал, на скамьях сидело четыреста или пятьсот человек. Пятнадцать волосатых уселись в последнем ряду. Они, конечно, заметили, что их хипповая одежда, длинные хайры и бороды привлекли к себе всеобщее внимание в этом благопристойном мещанском обществе.
Евангелист объяснил, что Христос не был основоположником какой-либо религии или революционером, а что Он - Сын Божий, который умер на голгофском кресте за человеческие грехи, воскрес из мёртвых и жив. Что Его кровь пролилась на Голгофе для того, чтобы был мир между людьми и Отцом Небесным, который есть единственный Бог, Создатель неба и земли. И что нет другого пути к Богу, кроме как через распятого и воскресшего Христа. Только Христос даёт новую жизнь и прощение грехов. Потом он призвал выйти вперёд тех, кто хочет посвятить свою жизнь Христу.
Тронутые этой проповедью, пятнадцать волосатых решительно двинулись к кафедре. Некоторые из них были босые, кто-то был одет в самодельные штаны из простыней, покрашенных пестро, как пасхальные яйца, увешан тяжёлыми крестами, турецкими полумесяцами и прочими хиппозными украшениями. У публики спёрло дыхание, и кое-кто стал боязливо оглядываться назад: уж не собираются ли они разнести эту богадельню?
Он закончил свой захватывающий рассказ словами:
- Теперь мы живём в любви друг к другу и к Богу. Любовь - это самое главное.
В общем, они прошли обращение, начали каждый день молиться, читать Библию, и почувствовали перемену в своём отношении к Богу и друг к другу. И я был готов подтвердить это. Хотя внешне они нисколько не изменились, но то, как они общались с нами и между собой, говорило само за себя.
Мы ехали домой в задумчивости. То, что они рассказали, задело меня за живое. Больше всего на меня подействовало то, что сказал Иисус: "Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу как только чрез Меня".
Теперь мне было совершенно ясно: если я хочу найти Бога и прийти к Нему, то это возможно только через Иисуса Христа. Я должен искать Его, Сына Божьего. Но только как? Передо мной встали новые вопросы, потому что я забыл спросить, как это всё осуществить на деле.

Часть вторая

Help! I need somebody
I found the Lord in the country...

Как нам узнать Иисуса, как сделать, чтобы покой Бога навсегда остался в нас? Этот вопрос стал постоянным спутником нашей жизни. Нас восхищало то, как Иисус обращался с людьми, как Он исцелял их, избавлял от демонов, давал им пищу, как превращал для них воду в вино, а из Марии Магдалины изгнал целых семь бесов. Чем дальше мы читали, тем больше Христос поражал наше воображение. Только вот как познакомиться с Ним?

В общем-то для меня не было проблемой поверить в Иисуса. У меня ведь был большой опыт в сфере демонического, и под действием наркотиков я пробивал одну "стену" за другой, так что мне не составляло труда относиться к невидимому как к реальности. Я знал, что существует измерение, не подвластное рассудку.
Я представлял себе, что в области света, так же как и в области тьмы, есть измерение по ту сторону "стены", совершенно реальный мир за границей видимого, где живёт Бог. Я понял, что вера - это больше, чем идеология и выше, чем умение строить сложные умозаключения. Я верил, что за этой стеной - жизнь, а не пустота, и теперь я знал, что ключ к этому - Иисус.

Этот вопрос становился для нас всё более животрепещущим: как же познакомиться с Иисусом? Ведь в Слове Божьем сказано, что Он воскрес, и, стало быть, жив. А с живыми можно поговорить. Я читал Библию всё дальше. Мы читали вместе. Это вдохновляло нас и в то же время мучило. Как же нам пробить эту "стену" и войти в контакт с Иисусом?
Мне как-то особенно запало в душу место из Матфея, 18.20: "Где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди них". Что ж, значит, нас тут не двое, а трое. В тот момент мне было удивительно легко поверить, что Иисус сидит здесь с нами: Ирэн, Иисус и я. Я не видел Его, но буквально ощущал Его присутствие. Но вот как наладить с Ним связь, войти с Ним в контакт?
И вдруг я понял: надо молиться. То, как я до сих пор взывал к Богу, было лишь мысленным криком, ни разу я не обратился к Нему вслух. Я не хотел молиться, не хотел стать "набожным" и закоснеть в избитых религиозных стереотипах. Я знал эти дела, мне пришлось это пережить. И я видел, что в этом нет жизни. Если уж узнать Бога, то по-настоящему.
"Господи милостивый, сделай меня набожным, чтобы мне попасть на небо", и ещё: "Я маленький, сердце моё чистое, и никто не может обитать в нѐм, кроме Иисуса..." - кроме этих заученных в детстве молитв мне ничего не приходило в голову. Но ведь это всё не то! Тут мне вспомнился "Отче наш". Может, попробовать эту молитву... Её в крайнем случае можно прочитать по Евангелию. Но я знал, что и это не то, что сейчас нужно. Я понимал, что здесь дело не в простой формальности. Уж коли Иисус реально присутствует здесь как человек, то речь идёт не о формах, а о самом общении. Тысячи мыслей проносились у меня в голове.
В каком-то смысле я чувствовал себя виноватым. Я понимал, что жил раньше без Бога и что крутыми наркотиками, оккультизмом и сатанинскими вещами поломал свою жизнь, превратив её в груду осколков, что прошёл мимо самого главного. И теперь я хотел начать "хорошую" жизнь, стать хорошим человеком. Я хотел теперь жить такой жизнью, которую без стыда мог бы показать Богу.
Вечер тянулся час за часом. Мы с Ирэн всё думали и размышляли: можем ли мы такие, как мы есть, взять и прийти к Иисусу? Услышит ли Он нас?
Даже если Иисус и существует, в тот вечер это нам ничего не дало. Мы так и не поговорили с Ним и легли спать расстроенные. Так продолжалось три дня.

На третий день вечером я твёрдо решил: я поговорю с Иисусом! Если Он там, где двое или трое собрались во имя Его, - а мы в конце концов уж три дня как собрались во имя Его и говорим о Нём, - то Он должен как-то доказать, что Он здесь, это должно как-то реально проявиться.
Я решительно заявил:
- Сейчас я буду говорить с Иисусом. Когда я хочу с кем-то познакомиться, я должен к нему обратиться. И если Он здесь и такой, как про Него написано, то Он ответит мне, даст о Себе знать.
Но это оказалось совсем не так просто. Пот струился у меня по спине, горло как будто кто-то сдавил, я боялся задохнуться. Во мне происходила жестокая борьба. Я пробормотал: "Иисус…" - и вдруг я как бы со стороны услышал собственную молитву. Я каялся Ему в том, что жил без Него и даже был против Него, в том, что грешил. Я испытывал чувство унижения, но... я говорил с Иисусом! Меня как прорвало, я говорил обо всём, что наболело, не стесняясь, напрямик. И пока я вот так говорил с Ним, я очень отчётливо ощутил Его присутствие. Снова наступил этот мир, этот покой, он охватил всё моё тело, мои чувства, мои мысли. Присутствие Иисуса проникло в самые глубокие глубины, и я понял: это Он отвечает мне. Иисус был реальностью. Он лично примирил меня с Богом через распятие и воскресение.
То, о чём сказано в Евангелии, то, что я так часто слышал и не понимал, вдруг обрело смысл. Я пробил стену и попал туда, куда стремился всю жизнь - я был у Бога! Через двадцать четыре года поисков я наконец-то достиг цели.
Погружённый в свои чувства, я забыл обо всём вокруг и упивался счастьем. Через несколько мгновений я заметил, что Ирэн тоже молится, и буквально чувствовал, что её тоже принял Иисус. Он был с нами, Он услышал нас, Он ответил нам. Свершилось!

Когда мы в тот вечер ложились спать, у нас не осталось и следа от нашей тоски. В тот вечер мы знали, что наша жизнь и всё в ней должно круто измениться.
Я с волнением спрашивал себя, останется ли этот покой и завтра с нами, и ещё ложась спать, лихорадочно желал, чтоб поскорее настало утро. Я чувствовал себя заново родившимся и заснул очень-очень счастливым.

Когда на следующее утро я открыл глаза, меня пронзило ощущение глубокого счастья. Покой был с нами. Внешне ничто не изменилось. Комната была та же. Ирэн перевернулась во сне на другой бок. Мои лёгкие настойчиво потребовали порции никотина. Я схватил табак, скрутил сигарету и погрузился в раздумье. Что теперь произойдёт в нашей жизни? Есть ли у Бога какой-нибудь план относительно нас? Как и накануне вечером, я обратился к Иисусу:
- Господи, если Ты можешь использовать мою жизнь, то вот он я. Я отдаю её Тебе, делай со мной всё, что хочешь!
В следующие дни у нас не возникало иных желаний, как только молиться, страницу за страницей читать Библию и всё время говорить о Слове Божьем. Мы были безумно рады, что теперь понимаем многое из того, что читаем. Нам открывались миры, о которых мы раньше не подозревали. И мы даже не заметили, что вот уже несколько дней не курим гашиш.
Иисус с каждым днём всё больше становился центром моей жизни, и во мне вспыхнула надежда, что так будет всегда. Наркотики уже давно не заполняли вакуума, а любовь к Ирэн была такой хрупкой. Но вот контакт с Иисусом - я страстно желал, чтобы он стал прочным на всю жизнь.
Мой новый духовный опыт как будто дал мне крылья в моей повседневной жизни, и каждому, кто хотел меня выслушать, я рассказывал:
- Я нашёл Иисуса. Он жив. Он реально существует.
Однако я столкнулся с глубоким непониманием. Нормальные бюргеры, с которыми я говорил, постоянно пытались втолковать мне что-то про католицизм и евангелизм, про церковный налог и социальную деятельность церкви. Они совершенно не понимали, что я говорю об Иисусе, а не о каких-то там общественных институтах.
Я почувствовал, что был прав, когда думал, что в церквях, куда ходят эти люди, сидят одни лицемеры. Они на самом деле не верят в то, во что делают вид, что верят. И поэтому я радовался, что с самого начала так решительно вышел из лона церкви. Я хотел честно жить со своей верой и полагал, что Иисус наверняка чувствует Себя уютнее в нашей комнате, чем в древних холодных зданиях. Во всяком случае тот Иисус, о котором я читал в Новом Завете, представлялся мне именно таким.
Волосатые, которым я рассказывал про свой духовный опыт, чаще всего только растерянно смотрели и не знали, что на это сказать. Система тем временем собиралась в Шаубурге, молодёжном центре Изерлона, и в новой нарко-дискотеке "Фантазия". Кафе Хюбнера окончательно переделали в картофельную закусочную. Всем, кого я встречал, будь то в пиццерии или на улице, я твердил про свою новую веру. Некоторые от ужаса хватались за голову. И на их испуганно-насмешливых лицах было написано: "Ну вот, парень совсем сдвинулся".
Некоторые вполне серьёзно принимались со мной спорить. С одним малохольным призывником мы как-то ночь напролёт проговорили о Христе. И хоть я себе мозоли на языке натёр, он всё никак со мной не соглашался. На следующее утро мы оба были совершенно без сил. Ну почему же никто не хочет познать самое великое, что есть на Земле, - любовь Господа? Я спрашивал себя: а может, я просто плохо рассказываю о том, что сам испытал? Потому что никто, кажется, так и не понимал, о чём речь.

Вот к кому мы могли прийти с нашими восторгами, с нашими вопросами и проблемами, не боясь при этом быть не понятыми, - это к ребятам с фермы на севере Германии. Мы были настроены с ними на одну волну, с той лишь разницей, что их было двадцать пять, а нас только двое. Вообще среди хиппи и бродяг по всей Германии зарождалось мощное движение Jesus-people. Со всех концов страны на ферму тянулись самые немыслимые существа, потому что прошёл слух, что у них там происходит что-то, связанное с религией.
Приехал один художник прямо из Индии, с лысиной и завёрнутый в лумги (вид индийской ткани). Перед возвращением в Германию ему пришлось обрезать свои косы, в которые были вплетены розовые панцири крабов, так как вши постоянно падали ему в пищу в качестве мясного гарнира. Он чувствовал себя мудрым, как Бабба (индийский учёный), и бродил в своих наркотических фантазиях с самоварной бабой на голове, словно Ван Гог по пляжам Гоа.
Ещё один бродяга прибыл из Дюссельдорфа. Ему принадлежал один из самых процветающих системных кабаков в старом городе. Когда-то он был лично знаком с Джими Хендриксом.
Так как коренное население фермы состояло из музыкантов, музыка играла во всём происходящем главенствующую роль. Taras Bulba переименовались в Truth By Christ (истина Христа). Так как теперь на выступлениях музыканты полагались на Бога и ожидали гармонии от Духа, акцент больше делался на вдохновение, чем на аранжировку. Однако эта "гармония" не всегда была так уж приятна для слушателей.
Кто-то или что-то постоянно издавало какие-то звуки в какой либо из комнат крестьянского дома. Или проигрыватель играл, или кто-то из музыкантов упражнялся на своём инструменте. Вершиной всему были музыкальные сэйшена, на которых мы балдели часами. При этом, естественно, по кругу ходили кальяны и сигареты с гашишем. Гашиш был в наших глазах таким же натуральным продуктом, как табак, поэтому мы не считали его наркотиком. Почему бы не пользоваться с благодарностью тем, что создал Бог? С такими мыслями я тоже вернулся к своей старой привычке и снова начал курить гашиш.
Shit и табак - этого "добра" всегда было в достатке, в то время как пища по большей части не была столь обильной. Поэтому однажды кто-то, заглянув в пустой холодильник, взял лук со стрелами и отправился в лес, питая наивную надежду подстрелить в окрестностях кабана. После того, как этот безумный план обломался, пришлось довольствоваться вишнями из сада. Надежда на то, что нам подарят маленького поросёнка, тоже не оправдалась, так как с запланированным приплодом ничего не вышло. Несчастную свинью, которую не видели несколько дней, обнаружили захлебнувшейся в яме с навозной жижей.

Жизнь на ферме походила на умиротворённую идиллию. Мы ложились спать поздно ночью, вставали поздно днём, чтобы лечь на одеяло в саду и снова придавить ухо. Мы ели, когда чувствовали голод, а мылись только тогда, когда этого уже никак нельзя было избежать, и то по настроению.
Каждый находил применение своим талантам - один лентяйничал, другой сочинял музыку, третий рисовал картины, а четвёртый вырезал из простыней одежду и раскрашивал её в разные цвета. По своим убеждениям, по образу жизни и внешности мы были бродяги. Но мы были верующие бродяги.
Многие встретили Христа таким же образом, как мы с Ирэн. Этот опыт объединил нас и поставил на общий путь, о котором никто точно не знал, куда он ведёт. Нам ужасно нравилось принадлежать к одной, такой необыкновенной Иисусовой семье, которая всё время находилась в движении и росла с каждым днём. Это было настоящее пробуждение, и двигало им совместное чтение Библии, молитва и разговоры об Иисусе.

Я очень удивился, когда прочёл в Деяниях святых Апостолов, что те, кто уверовал, крестились. Креститься? Это ещё зачем? Я внимательно прочитал разные места в Библии, где говорилось о крещении, и понял, что это акт, которым человек "предаёт смерти" свою старую жизнь.
Мы ехали к северу, в деревню, и все эти мысли копошились у меня в голове. Ирэн сидела рядом и прервала мои раздумья:
- Вальтер, знаешь, мне кажется, нам надо креститься.
Я был совершенно потрясён, ведь она ничего не знала о моих внутренних терзаниях, и хотя я почувствовал, что это Бог говорит со мной через Ирэн, я начал с ней спорить. Эта история с крещением ущемляла мою гордость. Неужели недостаточно того, что меня крестили в детстве? Немного воды - какое значение это может иметь для моей веры в Христа? Я решительно воспротивился: нет уж, это без меня!

Когда мы приехали к нашим друзьям, разговор снова зашёл об этом. Некоторые из них уже крестили друг друга в ванне, объясняя это тем, что ведь Иисус Сам велел Своим ученикам: "Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам". Учениками были они сами, воды было достаточно, ванна была в ванной комнате. Итак, крещению ничто не препятствовало. Как только я представил себе эту процедуру, мне уже стало не по себе. Мне казалось это просто смешным - залезть в ванну, и чтоб кто-то тебя ещё окунул с головой. От этой проблемы, так неожиданно возникшей в моей жизни, я просто отмахнулся с дерзким высокомерием. Это в конце концов неслыханно!
Дома я очень скоро заметил, что из-за моего упрямства покой Господа ушёл из моей жизни. И всё же я упорствовал в своенравии и не хотел сдаваться. Прошло несколько тяжёлых дней, когда меня чуть на куски не раздирало. Я даже больше не открывал Библию, потому что знал, что Иисус наверняка заговорит со мной о крещении и о том, как я отвратительно себя веду.
Конфликт достиг своего апогея, когда я однажды вечером остался дома один. Настроение у меня было скверное, я рано лёг в постель и уснул. Мне приснилась огромная фиолетовая комната со здоровой стереоустановкой. Чья-то громадная рука протянула мне колесо ЛСД. Я взял его, и когда глотал, почувствовал, как начинается trip. Мокрый от пота, я проснулся в диком ужасе и почувствовал, что действительно нахожусь под действием наркотика. Кошмарный сон превратился в реальность, меня охватила паника.
Я испытывал такой же дикий страх, как в ту ужасную ночь, решившую нашу судьбу. Я подбежал к зеркалу, на меня уставились глаза с характерно расширенными от ЛСД зрачками. Меня буквально душил страх смерти. Весь дрожа, я забрался обратно в постель. Рядом не было никого, с кем я мог бы помолиться. В отчаяньи я попытался снова заснуть, но стало только ещё хуже. Внезапно комната наполнилась кошмарными существами. Я знал, что это не сон, а реальность. Закрывал ли я глаза или открывал их, демоны осаждали комнату и угрожали мне.
На длинную молитву у меня не хватило бы сил, и я выкрикнул имя Того, Кто, я знал это, обладал силой отразить это наступление тьмы.
- Господь Иисус! - закричал я и в тот же момент показался себе самому изрядным идиотом. Что подумает Ирэн, если она вернулась домой и слышит, как громко я ору?
Однако чем громче я кричал, тем острее чувствовал ту силу, которую олицетворяло это имя. Демоны отступили. Они знали, что проиграли эту битву. Иисус был победителем. Обессиленный, я уснул, но не надолго. Демоны начали новую атаку.
- Почему?! Господь Иисус, почему Ты допускаешь это?!
Собственно, мне вовсе не надо было задавать этот вопрос, потому что я знал ответ: тем, что я воспротивился Святому Духу, я снова дал место силам тьмы.
Всё было против моего упрямого сопротивления крещению. И я уступил и пообещал Иисусу, что приму крещение при первой же возможности. Тут же вся нечисть исчезла, и снова пришёл покой.
Теперь я едва мог дождаться того момента, когда мы попадём на ферму. На наш вопрос, не могут ли они нас окрестить, Мануэль пустил в ванну воду. Мы надели свои купальные причиндалы и полезли друг за другом в ванну. Мануэль, чтобы всё было как положено, окунул нас с головой ровно три раза. "Во имя Отца" - погружение - "И Сына" - погружение - "И Святого Духа" - снова погружение.
Вылезая из воды, я знал, что это значит - быть крещённым во Христа, и знал, что прежняя моя жизнь осталась на дне ванны. Теперь для меня не было пути назад. Иисус показал Себя моим другом, а теперь Он укажет мне, как жить дальше. Он никогда не хотел мне плохого, я мог полностью довериться Ему.

Turn, turn, turn...

Следующие месяцы были полны не только событиями, связанными с верой, но и многочисленными духовными сомнениями. Не раз я испытывал искушение отмахнуться от всего, что я пережил, как от бреда. Временами у меня возникала почти что уверенность, что я действительно завис на трипе и потерял связь с реальностью.
Но в следующий момент я с неистовой решимостью был готов дальше следовать за Иисусом, причём семимильными шагами, я не хотел останавливаться на том, что уже познал и испытал. Я хотел ещё активнее проникать во все аспекты веры.

Разумеется, я и с родителями говорил о своей вере во Христа. По-началу они были настроены скептически, но со временем им всё же пришлось признать, что у меня это серьёзно. Однако моё обращение подготовило почву для новой трещины в отношениях с отцом. Он теперь твёрдо стоял на позициях этих своих мормонов и изо всех сил пытался меня убедить, что их учение - абсолютная истина. Но он напрасно старался. Я не мог себе даже представить, что эти типы знают моего Иисуса. Поэтому мои ожесточённые споры с отцом были запрограммированы заранее.
У матери тем временем определили неизлечимую стадию рака. Видно было, как она теряла силы и слабела буквально с каждым днём. Со временем она перестала вставать с постели и похудела так, что остались кожа да кости. Отец заботливо ухаживал за ней. Когда я сказал ей о своём обращении, она была счастлива. Все эти годы она не переставала молиться за меня. И вот теперь наконец я мог помолиться с ней и за неё. Это очень сблизило меня с мамой, раньше у нас никогда не было таких отношений. Исполненный веры и надежды на чудо, я не давал покоя Богу молитвами о том, чтобы Он исцелил её.

Не за горами было рождество. В первый раз, не считая того, что было в детстве, я чувствовал, что приближаются праздничные дни. Праздник обрёл смысл, это был день рождения Христа. На этот раз при мысли о сочельнике я испытывал не депрессию, а глубокую радость.
К нам прибыл один из музыкантов с фермы. Этот симпатичный малый перевернул всё в нашей комнате вверх дном, - ему показалось, что так уютнее, и к тому же наполовину опустошил холодильник, видно здорово проголодался. Ирэн встретила меня с несколько осунувшимся лицом, в то время как он просто весь просиял, когда увидел меня. Ведь в тот вечер он проделал этот длинный путь на юг специально для того, чтобы передать мне послание от Бога.
Он сразу перешёл к делу:
- Вальтер, Бог хочет использовать тебя. Он хочет достучаться через тебя до пропащих людей, до нашей системы, наркоманов и ненормальных. Ирэн и ты, вы должны бросить работу и открыть двери вашей квартиры для тех, кого Он будет посылать к вам, чтобы вы рассказывали им об Иисусе.

Пока он эдак ненавязчиво выдавал эти потрясающие новости, я почувствовал: это были не его слова, это говорил Сам Господь. В качестве подтверждения он прочитал место из Матфея 6, 19-34. Слова подействовали на меня как разорвавшаяся бомба. "Собирайте себе сокровища на небе... Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. ...Не можете служить Богу и маммоне... Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить... Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут... и Отец наш Небесный питает их... Посмотрите на полевые лилии, как они растут... Если же траву полевую... Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры!... Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всём этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды его, и это всё приложится вам".
Тут же у меня возникла куча вопросов. Вместо веры стали расти сомнения: как же это, если мы не будем работать? Откуда мы возьмём деньги? На что будем жить? Или в конце каждого месяца нам с неба таинственным образом будет спускаться верёвка с большой корзиной, а в ней - чеки на квартплату, страховку машины, бензин и продукты?
Да, и самое главное: а смогу я при таком раскладе покупать так горячо любимые мной пластинки? Кроме того, меня просто ужас охватил при мысли, что надо будет кормиться за чужой счёт. Я не хотел быть паразитом и опустошать чужие холодильники. Но наш приятель невозмутимо произнёс:
- Вальтер, не беспокойся ни о чём. Бог позаботится о вас!
- Да, ну и когда же начинать? - поинтересовался я.
- А прямо сейчас! Лучше всего, если вы уволитесь в понедельник с работы и тут же возьмётесь за дело, - ответил он.
Ну всё, хорош! Это уж слишком! Во мне проснулась ужасная агрессия, и я пригрозил нашему непрошеному гостю, что я его вышвырну, если он дальше будет пороть такую чушь. Я ни за что на свете не желал поддаваться на этот сумасшедший бред. Самое глупое, что меня мучила уверенность в том, что всё это - не его "высокие" идеи, а воля Божья.

Но я снова остался глух к речам Святого Духа. Я не хотел жить в неуверенности и ненадёжности. Меня поразило, что Ирэн явно не видела во всём этом никаких проблем. Она просто приняла это как должное и даже была готова уволиться в понедельник с работы. Её реакция взбесила меня ещё больше, я чувствовал себя преданным.
Я был обижен и в то же время чувствовал себя уличённым Богом. Ведь я чего Ему только не наобещал, каких только предложений не делал, я ведь действительно отдал Ему свою жизнь и был готов начать с Ним всё по новой, пустился с Ним на такие великие дела... А теперь у меня вроде как кишка тонка. Иисус ожидал от меня, что я, как Пётр, приняв на веру Его слово, ступлю на воду, а я, несчастный, испугался, что утону. Решение, которое мне предстояло принять, стоило мне чего-то, я должен был чем-то поступиться, и каждой клеткой своего существа я чувствовал, какой я трус. Я оказался вовсе не герой веры, каким хотел бы быть.
Передо мной встал решающий вопрос: смогу ли я поверить обещаниям Господа и отважиться безоговорочно, целиком отдать свою жизнь Иисусу? Смогу ли я просто заботиться о делах Его Царства, в чём бы они ни выражались, и верить, что Он на самом деле совершенно реально будет заботиться обо мне?
Этот вопрос не давал мне покоя. Следующие трое суток я просидел в углу комнаты, тупо уставившись в одну точку. Про сон я и думать забыл. Всё размышлял о нелёгкой доле, которую навязывает мне слово Божье, и обо всех своих сомнениях и опасениях, поворачивая всё это так и эдак. Но одно мне было совершенно ясно: если я в конце концов так и не решусь, то лучше сразу забыть всю эту историю с Иисусом.

Ирэн пришла домой в понедельник, светясь от радости. Она уволилась. Её решительность расстроила меня ещё больше, потому что сам я никак не мог решиться. Это не могло не напомнить мне об истории с моим крещением. Я схватился за Библию, но тут же её отложил. Она мне больше ничего не давала. Я попробовал молиться - не получилось. Ниточка, связывавшая меня с Иисусом, казалось, оборвалась, я не мог к Нему пробиться.
Когда мы вечерами лежали в постели и разговаривали, Ирэн рассказывала о своих отношениях с Иисусом. Они развивались дальше. А мне просто нечего было сказать на это, и я убеждал сам себя: "Всё это вздор, это же просто был trip, может, просто галлюцинация". Но только я сам себе не верил.
От тоски и упрямства я снова взялся за старое, несколько раз принимал ЛСД и усиленно курил гашиш. Но это не рассеивало моей тоски. Даже музыка перестала быть для меня тем, чем была раньше. Об Иисусе я больше не говорил. О чём я, Фома неверующий, мог теперь свидетельствовать? Как раз тогда, когда настал момент и Бог призвал меня довериться Ему, я сломался.
Следующие два месяца я прожил, всё ещё окончательно не отступившись от Иисуса. Всё это время меня удерживало то, что я через Него познал. Он вошёл в мою жизнь, и теперь от этого просто так не отмахнуться.

Чтобы увильнуть от принятия решения, я пошёл на сомнительный компромисс и сел на больничный. Так я мог оставаться дома, но получать при этом свои деньги. Но это не могло продолжаться вечно, так как при всём моём желании я не мог придумать, чем бы ещё таким заболеть. В отчаяньи я попросил одного приятеля долбануть мне по руке самым большим нашим половником. Я вообразил себе, что несколько недель в гипсе могут немного оттянуть решение вопроса. Но когда я увидел, что приятель настроен весьма решительно, а половник угрожающе засвистел в воздухе, мужество покинуло меня, и я быстренько отдёрнул руку. Черпак со страшным грохотом ударил по столу. Он так погнулся, что пришлось потом его выбросить.
Мне ничего не оставалось, как снова пойти на работу. Чтобы не принимать решения самому, я переменил тактику и бросил Богу вызов: "Господи, если Ты хочешь, чтобы я обязательно бросил работу, пусть меня уволят в первые полчаса!" В 7-00 я приступил к работе. В 7-28 я уже чувствовал себя победителем, ведь этот придуманный мной конфликт заранее был обречён на провал. В 7-29 передо мной вырос завпроизводством:
- Хайденрайх, вы уволены! Мы тут несколько лет вас терпели. Мы не можем больше вас держать с вашими постоянными прогулами и больничными. Вы можете идти.

Полный негодования и искренне возмущённый, я пошёл в совет представителей рабочих. Но когда я начал там громко возмущаться, меня пронзила мысль: "Вальтер, ты что это? Это же ясный ответ Бога!"
Без работы я почувствовал себя в одинаковой степени счастливым и несчастным. Что самое странное: если бы мне раньше кто-нибудь сказал: "Эй, завязывай работать, мы тут кое-что задумали!", я бы ни минуты не раздумывал. Я никогда не заботился о том, как мне прожить, где переночевать или взять денег. Мой девиз был: всё как-нибудь уладится. И всё действительно как-то всегда улаживалось. Видимо, мне было легче поверить в дьявола, чем в Иисуса.
У нас оставалось ещё несколько сотен марок, и я решил: всё, теперь будем железно экономить! Единственный легальный источник доходов, который нам оставался, состоял в торговле пластинками, которые мы выгодно приобретали и потом продавали на несколько марок дороже. Но на жизнь этого не хватило бы. Наши сбережения скоро должны были уйти на квартплату и страхование машины, и тогда - всё ясно. Очень мне было любопытно, что же будет дальше?

Когда в тот день ближе к вечеру я почувствовал непонятный порыв пойти в Шаубург, я первым делом подумал, что это дьявол заманивает меня опять в старые места. Я вообще-то избегал прежние места сборищ, да и что там делать, в этих залах ожидания, там всё равно ничего интересного. Но, непонятно почему, меня туда тянуло.
Городской центр молодѐжи представлял собой серый ангар, в котором собирались остатки системы. А ещё он давал приют тем многочисленным молодым людям, которые собирались "начать".
После некоторых сомнений я всё-таки отправился туда. Там было так тоскливо, как я себе и представлял. Народ болтался туда-сюда с пивом и колой. Кто-то курил гашиш, кто-то просто курил, некоторые плясали как ненормальные. И что это я сюда, собственно, притащился?
Скучая, я осмотрелся и увидел старого знакомого, который тоже
продавал пластинки и с которым мы когда-то выкурили несколько косяков. Он направился ко мне, и я решил, что не буду ходить вокруг да около, а лучше сразу расскажу ему про Иисуса. Сказано - сделано. Он слушал меня с интересом. Тут я решил, что это всё-таки Бог привёл меня сюда. Его план был такой, чтобы этот приятель обратился. Но несмотря на кажущийся интерес не находилось зацепки - что-то не срабатывало.
Пока я пытался убедить его своими аргументами, к нам присоединился один югослав. Не считая того, что я как-то пару раз курил с ним вместе гашиш, он вовсе не принадлежал к моему кругу. Он считался одним из более "мягких" системных людей. Однако он тоже любил послушать хорошую музыку и забить хороший косячок. Все звали его Нэш.
Он втянулся в наш разговор и внимательно слушал. Хотя я ничего против него не имел, в тот момент я всё же воспринимал его как помеху. Так как я вообразил, что моя рыбка почти уже на крючке, он меня слегка нервировал. И действительно, намеченный мной объект обращения, коротко простившись, оставил нас вдвоём.
Я постарался ничем не выдать своего разочарования. Наша беседа мирно потекла дальше.
- Как вообще твои дела? - поинтересовался он.
- Хорошо, - ответил я, должно быть, слишком уверенно. Потому что он спросил:
- В каком смысле хорошо? Ты вообще чем сейчас занимаешься? Чем живёшь?
- Богом!
Услышав такой странный ответ, он посмотрел на меня, как смотрят на разбитый автомобиль:
- У тебя хорошая работа?
- He-а, я бросил работу. Живу теперь за счёт Бога.
Он не унимался:
- У тебя хорошие связи насчёт наркоты?
- Нет, - сказал я жёстко, - я живу Богом.
Это разожгло его любопытство, он хотел непременно узнать больше. Тогда я пригласил его к нам.
Он предложил мне выкурить с ним joint. Что ж, если таким образом я могу обратить его ко Христу, почему бы нет, можно и покурить. Его имя мне очень даже было по душе. Оно мне кое-что напоминало. А именно супергруппу Crosby, Stills, Nash and Young.
Было уже далеко за полночь, а мы с Ирэн всё рассказывали ему о своём духовном опыте. Он задавал тысячу вопросов, а мы отвечали, как могли, и в бесконечной цепочке один вопрос порождал другой. Мы топтались по кругу, и теперь уже явно от самого Нэша требовалось сделать шаг навстречу Господу. И тогда он наконец согласился, сказав:
- Окей, тогда я хочу познакомиться с Иисусом прямо сейчас.
Но тут у меня зародились некоторые сомнения: "Э-э, это слишком просто! А понял ли он вообще, о чём речь?" Но так как видно было, что он действительно полон решимости, мы сказали ему то, что сами знали об этом:
- Ты должен молиться.
До этого мы особенно не задумывались, как привести человека к Иисусу, потому что нас никто об этом не спрашивал.
Мы рассказали ему, как это было с нами, и снова нам вспомнилось: "Где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди их". Я надеялся, что когда мы начнём молиться, он почувствует присутствие Иисуса. Я объяснил ему:
- Сейчас мы будем молиться. Когда ты почувствуешь, что Иисус здесь, обратись к Нему, и Он даст тебе новую жизнь.

Я молился очень долго, я хотел, чтобы он как можно дольше чувствовал присутствие Иисуса. После того, как и Ирэн помолилась, я затаил дыхание - почувствовал ли Нэш, что Иисус в комнате? Будет ли он молиться? Вдруг я услышал его голос, и по тому, как он говорил, я понял: Иисус принял его!
И всё-таки у меня оставались некоторые сомнения. Когда он уходил, я на всякий случай дал ему с собой несколько важных цитат из Библии. Хотя он и пообещал прийти на следующий день, я почему-то сомневался, что снова его увижу.
На следующий день в нашу дверь позвонили. Это был Нэш. С тех пор он чаще стал бывать у нас, чем у себя дома.

После этой успешной акции в нас проснулась жажда деятельности, мы были полны надежд. Нэш был первым. Потом наверняка будут и другие, кто придёт через нас к Иисусу. Наконец слова музыканта с фермы, сказанные той ночью и призванные изменить нашу жизнь, начали сбываться, и моё не совсем добровольное послушание стало приносить плоды. Если наша квартира уже давно была похожа на улей из-за волосатых, постоянно мелькавших туда-сюда, то теперь здесь наконец найдут приют те, кто хочет обратиться к Богу.

По всему миру среди хиппи вспыхнуло мощное христианское движение. В США и во всех крупнейших центрах субкультуры изгои общества толпами обращались к Иисусу, и Святой Дух освобождал их от наркотиков и оккультизма. Ведущие газеты печатали длиннющие статьи с огромными заголовками о массовых крещениях в океане. Повсюду возникали общины и коммуны Христа, жизнь в которых устраивалась наподобие того, как это было описано первыми учениками Иисуса в Деяниях святых Апостолов. Всё у них было общее, они вместе переносили тяготы жизни, вместе молились, читали Библию и помогали бедным и одиноким.
Когда родилось это движение, все знали, кто его создал. Это Бог давал ответы на бесчисленные вопросы о смысле жизни тем многим, которых его поиски привели к краю гибели. Эти ответы шли прямо из сердца Господа, которому невыносимо было видеть, как многие из дорогих Ему созданий губили себя. Мы с Ирэн чувствовали свою причастность к тому, что творилось во всём мире. Мы были маленьким камешком в прекрасной пёстрой мозаике, простирающейся по всему земному шару.

Мы мечтали о своём доме, который мог бы вместить всех, кто к нам приходил. Мы были уверены: когда мы объединимся, нам будет проще шаг за шагом возрастать в вере. Когда люди вместе, они становятся сильнее. И потом, героин с его страшной разрушительной силой получил тем временем такое распространение, что нам всё чаще приходилось иметь дело с его жертвами. Они нуждались в постоянном духовном общении, чтобы освободиться от зелья.
Вдохновлённые своей мечтой, мы поехали в Ганновер, твёрдо уверенные в том, что Господь чудесным образом приведёт нас к нужному дому. Мечта задохнулась в дыму, когда на трассе у нас загорелся мотор. Вместо того, чтобы искать дом, нам пришлось отправиться на поиски станции техпомощи, вот она-то нашлась довольно быстро.
Так как мы выехали, надеясь на помощь Господа, мы никак не рассчитывали на подобную неудачу. Только у Нэша при себе оказались деньги. Само собой, он поделился с нами, купил билеты на поезд и заплатил за такси. Поздно ночью мы появились на ферме.
Ужасно расстроенные, мы рассказали о своём злоключении. А ведь мы были так уверены в том, что у Господа есть план относительно нас. Почему же Он не явил чуда и даже допустил, что у нас сломалась машина?
Удручённые, на следующий день мы отправились обратно в Изерлон. Мало того, что с домом ничего не вышло, а тут ещё эта беда с машиной. Сам я в Изерлоне, а машина - на ремонте недалеко от Ганновера. Я позвонил в мастерскую, мне сказали, что ремонт обойдётся в четыреста восемьдесят марок. Мне ничего не оставалось, как только надеяться, что Господь пошлёт мне эту сумму. Через неделю деньги были у меня в кармане. И я, несколько успокоившись, поехал и забрал машину. Но не успел я выехать на автобан, она дёрнулась пару раз и снова сдохла.

Я был чрезвычайно привязан к своему автомобилю и не мог даже представить себе жизни без той свободы, которую он мне давал. Вовсю разобидевшись на Бога, я начал возмущаться:
- Почему же Ты это допускаешь?
Разве я не доверился Ему полностью, а теперь Он не может даже позаботиться о том, чтобы у меня машина ездила. Сквозь свою злость я услышал тихий голос:
- Я не хочу, чтобы ты к чему-то привязывался, отдай Мне машину.
После отчаянной внутренней борьбы я чётко понял: если я и теперь не послушаюсь, можно считать, что с моей верой покончено.

Через несколько дней, - я тем временем вновь обрёл душевный покой, - к нам зашёл один знакомый, помешанный на автомобилях. Он сразу заметил, что у меня нет машины, и поинтересовался, в чём дело. Убедительно-поучительным тоном я заявил, что машина мне больше не нужна, и причиной тому Иисус.
Но он не отставал, а попросил показать ему счёт за ремонт. Опытным глазом он тут же определил, что в мастерской схалтурили. Он позвонил туда, устроил скандал и добился повторного ремонта, на этот раз бесплатного.
Итак, через несколько недель у меня снова была машина, двигатель перебрали, и бежала она просто классно. Бог просто хотел испытать, готов ли я отказаться от того, что мне казалось самым дорогим.

Нэш возрастал в вере вместе с нами и приобретал свой собственный опыт с Иисусом. Молитвы его были услышаны, и он встретил спутницу жизни. Её звали Сильвия. Она тоже скоро обратилась.
С тех пор наша квартира всегда была полна народу. Кто-то уходил, вместо них приходили другие. Всем хотелось узнать, что у нас тут такое творится. Бог начал "наступление" на наш город, чтобы завоевать его Своей любовью.

Jesus is just alright...

Пробуждение било ключом, события опережали друг друга.
Однажды вечером мы сидели дома, и вдруг услышали за окном железный лязг. Кто-то, как сумасшедший, тряс ворота в нашем дворе. Мы выглянули в окно и увидели две фигуры, которые пытались перелезть через ворота. Я спустился вниз узнать, в чём дело. Это были два наркомана, которые во что бы то ни стало хотели к нам попасть. Войдя в квартиру, они сняли перчатки и стали вынимать всё из карманов. При этом они рассказывали, что их к нам привело. Их била дрожь. Оказывается, они собирались ограбить аптеку. У них была ломка, им срочно нужен был наркотик. Когда они проходили мимо нашего дома, один из них между прочим заметил:
- Вот здесь наверху живут эти ненормальные верующие.
После этого его спутник был не в состоянии сделать ни единого шага. Он сказал:
- Мне надо с ними поговорить.
И вот они стояли у нас на кухне и выкладывали на стол свой воровской инструмент, а также шприцы и прочие причиндалы для введения наркотика. Нам удалось убедить одного из них, что Иисус может ему помочь, и он начал молиться.

"Очень выгодно! Белокочанная капуста, 1 кг - 90 пфеннигов". Такое объявление я прочитал однажды утром в газете. Мне показалось это действительно недорого, я пошёл и купил на несколько оставшихся марок гору капусты. Этого должно было хватить на три-четыре дня для всей нашей голодной оравы. Когда я выходил из магазина, то заметил стоявшего на тротуаре молодого бродягу и пригласил его к нам на обед. Когда столько капусты - ртом больше, ртом меньше - не имеет значения. Сам он был из Бремена и собирался отправиться в Испанию. Он пожаловался мне:
- Всё, с меня хватит. Поссорился с женой и смотался. Семья, жена, дети - всё надоело.
Тем временем еда была готова, и по обыкновению все, кто были дома, сели за стол. Один за другим мы произносили обильные слова благодарности. Мы особенно усердно молились, когда на обед было горячее. Мы хорошо понимали: всё, что мы получаем из еды, даёт нам Господь. Его присутствие каждый раз чувствовалось очень сильно, а еда в конце концов совсем остывала. Но это не имело значения. Главное, что мы получали благословение.
Наш бродяга довольно быстро оправился от первого шока. Он с любопытством стал расспрашивать, кто мы такие и чем занимаемся. На него всё это произвело такое сильное впечатление, что он обратился к Богу. В тот же день он погрузился в ванну, чтобы принять крещение. А после этого
пустился в путь обратно на север, чтобы помириться с семьёй.

Тем временем у нас стало считаться нормальным, что началом отношений с Иисусом должно быть крещение. Мы железно придерживались правила: "Крестились все, кто уверовал". Эта практика крещения породила в системе самые невероятные слухи. Ходило даже такое изречение: "Если попадёшь к Вальтеру и Ирэн, они тебя не отпустят, кроме как через ванную".

Весной 1974 года умерла моя мать. Хотя я постоянно обращался к Богу с молитвами, Он её не исцелил. Не раз я надоедал Ему: "Если Ты допустишь, что она умрёт, я не переживу, я отступлюсь". Мне было больно смотреть, как она угасала в последние месяцы. Она была худая, как скелет, не могла больше вставать с постели, и вся спина у не была в пролежнях. Сестра из общины каждый день приходила ухаживать за ней, потому что отец был совершенно обессилен за годы её болезни.
Несмотря на страдания, её не покидало присутствие духа. Она не жаловалась, а утешала нас, как могла, указывая при этом на Иисуса. Перед смертью она приподнялась в постели, подняла руки и с улыбкой на лице произнесла:
- Вот наконец пришёл Иисус, Он заберёт меня к Себе.
После этого она мирно отошла. Меня это глубоко тронуло. Я не только не отступился, это наоборот воодушевило меня решительно идти дальше. Впервые я чётко осознал: Иисус не только повелитель жизни здесь на земле, но и Господин над смертью и вечностью.
Перед смертью мама сама составила свою надгробную речь. Священник прочитал её, там были такие слова: "Не печальтесь, я теперь у Иисуса, к Которому всегда хотела...". Этим письмом она призывала присутствующих на похоронах отдать свою жизнь Иисусу, чтобы они знали, куда попадут после смерти. Похороны были свидетельством во славу Господа.
Смерть матери снова немного сблизила меня с отцом, хотя различия в том, во что мы верили, проявлялись всё более резко. Тем временем отец стал президентом мормонской общины, а я был целиком поглощён работой, к которой призвал меня Господь.

Люди, окружавшие нас с Ирэн, приходили к вере. Мы всё делали совершенно спонтанно, у нас не было никакой программы. Волосатые приходили к нам, или мы сами шли к ним, и тогда у нас была лишь одна тема: Иисус. Со временем Иисус завладел всей изерлонской системой.

Бог чудесно заботился о нас. Откуда брались деньги на жизнь, мы, собственно, даже точно не знали. Однажды мы заглянули под цветочную вазу и обнаружили под ней несколько бумажек, как-то мы листали книгу, и из не выпали пятьдесят марок. В другой раз мы узнали, что на наш счѐт неожиданно пришла некая сумма, и нам оставалось лишь гадать, кто внёс эти деньги. А иногда нам просто кто-нибудь совал в руку несколько марок.

Нашими злейшими противниками были коммунисты. Каждый раз, когда они врывались в нашу квартиру, они устраивали страшный скандал и уходили с угрозами: "Мы ещё вернёмся!" И они сдерживали своё обещание. Они снова и снова приходили, чтобы навязать нам дискуссию. При этом они вовсю нагружали нас своей коммунистической идеологией, а мы не могли противопоставить им почти никаких аргументов. Чтобы заставить их замолчать, в разгаре одного из таких пустых споров я сказал:
- Послушайте, ребята, мы ведь как раз претворяем в жизнь ваши идеи. Мы ведь в конце концов живём здесь все вместе, и всё принадлежит всем нам и Богу.
На это они решили устроить мне проверку:
- Ладно, тогда посмотрим, как у вас с христианским человеколюбием. Для первого раза мы заберём вашу классную стереоустановку и всю коллекцию пластинок.
Они сидели, нахально ухмыляясь, и ждали, как я буду реагировать на эту провокацию. Меня задело за самое больное место, не говоря уже о том, что всё это стоило бешеных денег. Но я был готов заплатить эту цену, чтобы показать, что я действительно христианин, и что это в самом деле серьёзно. Я снял пластинки с полки и начал разбирать аппаратуру. Коммунисты недоверчиво наблюдали за мной, и один из них наконец спросил:
- Эй, ты чего это делаешь?
- Упаковываю вам вещички, - ответил я, - нам не нужно это барахло, мы свободны от материальных вещей.
По их лицам было видно, что они шокированы.
- Погоди, погоди, не торопись, - пробормотал один из них, - что-то у вас тут слишком много мистики.
То, как они покинули нашу квартиру, было похоже на бегство. А после этого они нанесли визит в "Фантазию" и везде раззвонили о том, как они нам "задали".
Однажды вечером мы возвращались домой. На лестнице перед дверью нашей квартиры сидело человек двадцать коммунистов, они хотели с нами поговорить, при этом вид у них был не особенно доброжелательный, а скорее воинственный. У меня не было настроения вступать с ними в дискуссию, их наглость была мне совсем не по нутру. Однако Ирэн меня удивила. Она открыла дверь и пригласила:
- Ну заходите, я вам сейчас кофе приготовлю.
Этот дружеский тон послужил той иголкой, которая моментально выпустила пар самодовольства из коммунистов. В этот вечер у нас было много хороших бесед об Иисусе, и в конце одна женщина обратилась. Ещё один из их компании крепко призадумался, он принял решение позднее. Коммунистам с нами не повезло, потому что всё время получалось не так, как они задумали, а совсем наоборот.

Один из коммунистов, Берт, особенно обращал на себя внимание. Чаще всего он разговаривал очень цинично и озлобленно, но был настоящим интеллигентом. Ему явно доставляло большое удовольствие затевать с нами ожесточённые идеологические споры и провоцировать нас на дискуссии. Противостоять его агрессивным вопросам о христианстве можно было только честными, открытыми и немного наивными рассказами о своей собственной жизни. Это его обезоруживало. Его проблема была в том, что в его жизни всё складывалось очень сложно. Он молча слушал, когда мы описывали ему события последних месяцев и рассказывали, как Бог освободил нас, решительно войдя в нашу жизнь.
С каждым разом Берт всё больше интересовался, что у нас вообще творится. А в свой день рождения он совершил отчаянный поступок. Он пригласил нас на свой праздник специально, чтобы спровоцировать столкновение между своей коммунистической и нашей христианской коммуной. Произошло то, что и должно было произойти: с самого начала разговоры были только об Иисусе. Вспыхнул ожесточённый спор, в котором Берт проявил себя как самый красноречивый защитник христианства. Поздно вечером пришли несколько опоздавших гостей. Когда они увидели, что повсюду сидят люди и спорят исключительно об Иисусе, один из них громко выругался, возмущаясь:
- О, чёрт! Куда мы попали? У вас что, больше нет другой темы для разговоров, кроме Иисуса?
Когда уже стало светать, мы отправились домой, усталые, но довольные. У Берта оставалась горстка коммунистов, совершенно измождённых, потерпевших полное поражение.
В следующее воскресенье мы крестили тех, кто только что обратился. Берт, которому всё было интересно, тоже пришёл посмотреть на церемонию. Явно очарованный атмосферой крещения и радостью, которую излучали только что окрещённые, он вдруг сказал взволнованно:
- Я тоже хочу креститься.
Мы были слегка озадачены и осадили его пыл:
- Погоди, погоди... Сначала люди обращаются к Иисусу, а потом принимают крещение.
- Хорошо, - сказал Берт, - я хочу обратиться к Иисусу. Что я должен делать?
- Молиться!
Мы помолились вместе с ним, и он вручил свою жизнь Иисусу. Теперь ничто не мешало ему принять крещение.
Этот спонтанный поступок не остался без последствий. Любимая женщина Берта ушла от него, потому что не хотела жить с "набожным идиотом". А реакцией его товарищей из коммунистической общины была глубокая обида. Он ведь как-никак был одним из их лидеров, а теперь получается, что он их позорно предал. Среди коммунистов начались ссоры, ещё несколько человек обратились к Иисусу, и коммуна распалась, а Берт переехал к нам.

Иисус здорово привёл систему в движение. Однажды я зашёл в гости к ребятам, которые работали в дискотеке "Фантазия". Они как раз ожидали представителя страховой компании, который должен был прийти консультировать их. Когда этот тип появился, я набрался нахальства и заявил ему:
- Нам не нужна ваша страховка, у нас есть кое-что получше.
- Но вы наверняка не найдёте более выгодного предложения. Покажите мне, кто предложит вам это дешевле, чем мы, - увещевал он.
На это я ответил ещё более убеждённым тоном:
- Иисус - наша страховка!
Из присутствующих никто, кроме меня, не был крещёным. Страховой агент посмотрел на меня так, как будто у меня не все дома, и спешно ретировался. Хозяева тоже глядели на меня, как на ненормального. Диск-жокей раздражённо потребовал от меня объяснений, и скоро мы уже вели яростный спор об Иисусе. Вскоре после этого он обратился, и с тех пор в "Фантазии" частенько можно было услышать "Jesus Is Just Alright" группы Byrds, а сама дискотека резко стала пользоваться огромной популярностью среди верующих. Кроме "I Found The Lord In The Country", которую пела Vanilla Fudge, это была единственная, так сказать, христианская песня, звучавшая как сопровождение нашего наступления. К сожалению, остальная публика не разделяла наших восторгов по поводу ставшего обязательным прослушивания этих двух произведений. И обратившегося диск-жокея, не долго думая, вышвырнули на улицу.
На его место взяли его приятеля, тот тоже обратился, и история имела такое же продолжение. После того, как его тоже уволили, пришёл третий DJ, тоже обратился, и всё повторилось сначала. Вконец замученный владелец дискотеки тоже не прошёл мимо знакомства с Евангелием. Но, к сожалению, он так и не пришёл к обращению, и вскоре ему пришлось прикрыть свою лавочку.
В лице этих трёх диск-жокеев наша община приобрела весьма оригинальных типов. Первый DJ был склонен время от времени покапризничать. Когда его мнение не совпадало с волей Господа, он закрывал лицо своими длинными волосами, как занавеской, опускал голову и становился недосягаемым. Второй слыл сложным человеком, но я был рад ему уже потому, что он и был той самой рыбкой, которая тогда, в Шаубурге, сорвалась у меня с крючка. Третий был из ГДР. После побега, наделавшего много шума, он жил на улице со всем своим имуществом, состоявшем из спального мешка и гитары.

Так как наша квартира трещала по всем швам, а дом мы не могли найти, несмотря на все свои старания, эти трое решили создать новое христианское общежитие. Оно скоро стало ещё одним местом встречи, туда тоже толпами валил разный народ.
Однажды в нашу вторую коммуну нагрянули гости. Они были одеты в зелёную униформу, и наши ребята довольно быстро сообразили, что это не лесники, а полицейские. Они были уверены, что напали на горячий след, полагая, что волосатые организовали новый перевалочный пункт для наркотиков, на этот раз под религиозным прикрытием. Но всё, что они нашли во время обыска, - это Библии и написанные от руки библейские цитаты на стенах. Ребята использовали посещение полицейских с толком: они долго говорили с ними о Христе.
Вообще, мы со временем стали привлекать к себе внимание общественности. В местной прессе появлялись огромные статьи: "Молитва о деньгах, о доме, о вечной жизни", "Жить только для Иисуса", "Иисус живёт по соседству". Газеты наперебой печатали как правдивые, так и неправдоподобные истории о наших коммунах, украшенные многочисленными фотографиями. Даже бургомистр после этого зашёл к нам и пожертвовал сто марок.
То, что происходило в нашей квартире, стало известным и домовладельцу. Газетные статьи открыли ему глаза на то, что, собственно, творилось в комнатах, которые занимали мы с Ирэн. Он вызвал нас к себе. Я испугался: "Ох, что ж теперь будет? Ещё вылетим отсюда, и тогда - конец всему. Дома нет, а тут ещё и квартиры не будет...". Тем не менее мы чувствовали, что не должны ничего приукрашивать и оправдываться, а надо сказать домовладельцу всёѐ как есть. Надменный бизнесмен спросил нас напрямик:
- Это правда, о чём пишет газета, что моя квартира полна хиппи и наркоманов? Я ведь сдавал её только вам двоим, так в чём же дело?
- Всё именно так, как вы говорите, - скромно ответил я и рассказал ему нашу историю. При этом я ничего от него не скрыл. Когда я закончил, он какое-то время молчал, а потом примирительно сказал:
- Ну что ж, кажется, вы задумали очень хорошее дело. Пусть они и дальше к вам приходят, только чтобы не прописывались в полиции.
Это нас вполне устраивало. А ещё мы были страшно рады возможности лично поговорить с хозяином о любви Господней. Это было для нас самым главным. Мы снова почувствовали, что Господь ведёт нас, и единодушно пришли к выводу: не надо бояться никого из людей. Святой Дух в нужный момент вложил в наши уста нужные слова.

В смысле пищи мы с Ирэн на собственном опыте испытывали то, о чём говорил Павел: "Я научился быть довольным тем, что у меня есть: умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всём, насыщаться и терпеть голод, быть и в обилии и в недостатке". Вот и мы однажды вечером не нашли ничего съедобного, кроме нескольких засохших булочек. Мы макали их в воду, насаживали на железные вязальные спицы и обжаривали над газом. Это было последнее, что могла предложить нам кухня. И всё, зияющая пустота. Единственное, что у нас ещё оставалось, - это обещание Бога заботиться о нашем пропитании, если мы будем "искать прежде Царства Божия". У нас осталось ночевать несколько человек, и ещё вечером мы с урчанием в животе думали, что мы сможем подать на следующий день к завтраку. Когда мы встали на следующее утро и начали расставлять на стол посуду, за нами скептически наблюдали голодные глаза наших друзей. Ведь едой-то пока и не пахло. Я постарался придать твёрдости своему голосу, приглашая всех к столу:
- Бог обещал, что будет давать нам пищу, давайте же возблагодарим.
И мы сели перед пустыми тарелками и стали благодарить Господа за воображаемые бутерброды. Не успели мы закончить молитву, как в дверь постучали.
Я сразу понял, что наша молитва услышана. Когда я открыл дверь, на пороге стояла маленькая старушка. По её довольно поношенной одежде было видно, что она не очень-то богатая. Она одарила меня сияющим взглядом:
- Доброе утро, это здесь живут молодые христиане, которым нечего есть?
- Да, да, - поспешил я ответить, - и то и другое правда! Проходите, проходите, пожалуйста!
Она поставила свои сумки и рассказала нам, что как раз получила пособие и пошла в магазин за продуктами. Пока она стояла у кассы, она услышала, как несколько женщин беседуют о каких-то Христовых детях, которые плохо питаются. Как только старушка услышала "плохо питаются", она тут же решительно вернулась к полкам с продуктами и основательно отоварилась.
Она разузнала наш адрес, и вот теперь стояла у нас в кухне и вынимала из двух пакетов свои сокровища. Мы, конечно же, пригласили её позавтракать с нами. Она немного рассказала нам о своей жизни. Она тоже по-своему искала Бога и неоднократно имела дело с разными сектами. Мы помолились вместе с ней, и с тех пор она была как одна из нас.

Иногда нам приходилось довольно туго. Волосатые приходили, жили у нас и набивали себе брюхо. Потом они уходили, никто не убирал за собой, никто не мыл. Они использовали нашу квартиру, они использовали нас. Мы смотрели на это, как на наказ Господа, но иногда этот наказ казался нам очень уж крутым. Редко, когда мы бывали одни. Случалось, что большая табличка с надписью "частные владения", висевшая на двери нашей спальни, оставалась незамеченной. И тогда мы не могли лечь спать, потому что несколько человек устраивались там на полу для молитвы.
Наша общинная жизнь была не очень-то организованной, мы не знали, что такое режим дня. Мы вели ночной образ жизни, ели, когда вздумается, случалось, что завтракали в полдень, а обед отодвигался на вечер. Со временем мы с Ирэн поняли, почему мы не должны работать. При таком ненормальном образе жизни это было бы просто невозможно. Чтобы достучаться до волосатых, надо было собирать все силы к вечеру и держаться ночь напролёт, потому что днём они спали. Некоторые, живя у нас, продолжали принимать наркотики. Я с некоторых пор перестал даже курить гашиш.

Когда вся эта суета нас очень уж доставала, и нам становилось невмоготу дома, мы отправлялись в деревню. Там жили наши друзья, супруги, и мы могли хоть немного у них передохнуть. Однажды мы возвратились домой из такой поездки. Квартира была битком набита людьми. Мы протискивались между ними, когда нас вдруг заметил один старый знакомый из системы. Он воскликнул с радостным удивлением:
- О, Вальтер, Ирэн, и вы тоже здесь бываете?
Он не подозревал, что как раз сидит за нашим столом на нашем же стуле.

Восхвали Господа

Каждый день мы читали Библию, открывая для себя что-то новое. Так, мы узнали, что настоящие верующие жертвуют Богу десятую часть своих доходов, веря Его обещанию, что всё им воздастся. Может быть, даже сторицею. Так как это было написано чёрным по белому, мы решили, что и нам надо поступать так же. Из поступающих денег и других вещей, которые нам дарили, мы стали добросовестно откладывать десятую часть. Некоторые восприняли это до того серьёзно, что жертвовали десятую часть своего гашиша в пользу нуждающихся. Самые добросовестные каждый раз молились перед тем, как покурить кальян или joint, благодаря Бога за то, что Он так милостиво снабжает их этим "даром природы".
Ещё одним открытием для нас стало причастие. Когда мы в первый раз решили принять причастие, мы украсили нашу комнату и долго перед этим сообща молились. Мы ясно понимали, что этой церемонией мы принимаем Христа в себя, и нас охватило радостное волнение. Каждый из присутствующих получил по толстому ломтю хлеба и по стакану вина.
Поэтому причастие затянулось очень надолго. Но для нас это было неважно, главное, что каждый из нас лично встретил Иисуса. И потом, нас никто не торопил, нам ведь всё равно не надо было делать ничего другого, кроме как проводить время с Богом.

Один верующий учитель прочитал про нас в газете и неожиданно появился у нас как-то во время церемонии причастия. Наши манеры и внешность настолько озадачили его, что поначалу он забился в угол и сидел там тише воды, ниже травы. Через несколько часов он выбрался из своего убежища и даже отважился произнести несколько слов. Он осторожно спросил:
- А почему, собственно, вы не поёте песен?
До такого мы пока что действительно не додумались. С чего это нам самим петь, если есть куча хороших дисков? Кроме того, распевать песенки типа тра-ля-ля было ниже нашего достоинства, мы ведь слушали только рок. Но учитель, распираемый тщеславием, убедил нас в необходимости пения. Окрылённый своим успехом, он затянул канон:"Давайте вместе, давайте вместе воспоём, превознесём и восхвалим Господа...".
Сразу выяснилось, что некоторым из нас, дабы пощадить своих ближних, лучше было бы ограничиться прослушиванием пластинок. А когда этот приятель попытался заставить нас петь канон, разбившись на несколько групп, началась полная неразбериха. Кончилось тем, что мы чуть не попадали под стол, надрываясь от смеха. Предприняв ещё несколько попыток, которые неизбежно вызывали новые взрывы хохота, наш самозваный маэстро, разобидевшись, бросил свою затею.
Когда мы выбирали, кто может принять участие в причащении, решение принималось очень жёстко. Допускались лишь по-настоящему "просветлённые". Тот, кто "не прошёл", не имел права причащаться.
Во время подготовки к одной из таких церемоний нам нанесли неожиданный визит двое волосатых. Они сказали, что тоже верят в Бога. Но мы отнеслись к ним с недоверием. Может, они и верующие, а вдруг просто притворяются? Один из них, наркоман, как раз недавно пытался покончить жизнь самоубийством. Мы помолились вместе с ними, но потом проводили их, жёстко сказав:
- Мы сейчас будем причащаться, поэтому вам придётся уйти.
Такой поступок показался нам верным с богословской точки зрения.
Так как мы буквально чувствовали силу и укрепление, которые даёт причастие, мы считали, что и наши новокрещёные непременно должны получать это ни с чем не сравнимое благословение. Поэтому светлый праздник причастия устраивался у нас после каждого крещения.

Я открыл новый источник, который, как я надеялся, мог утолить мою непреходящую жажду всё узнать об Иисусе и о Слове Божьем. Это были "палаточные" евангелизации.
Первый проповедник, с которым я познакомился на одном из таких мероприятий, сразу покорил моё сердце. Когда он говорил о любви Бога-Отца и преданности Христа, я живо представлял себе это на его примере.
С таким избранным Богом оратором я непременно должен был поговорить лично. Едва дождавшись конца евангелизации, я протиснулся вперёд и представился ему. Он, как казалось, был рад познакомиться со мной. Его сердечность тронула меня, и с тех пор я ходил туда каждый вечер, причём занимал место в одном из первых рядов. Мы с Ирэн теперь многих брали туда с собой. Когда после евангелизации народ собирался у нас в квартире, нередко кто-нибудь обращался. В один прекрасный вечер палатка оказалась набитой до отказа, а кафедру оккупировали сплошь волосатые, растрёпанные хиппи. Они сидели на полу у сцены, а когда стало не хватать мест, то и на сцене тоже. Евангелист описывал вознесение на небо и последующее пришествие Христа. Это так захватило нас, мы уже были готовы к тому, что нас вот-вот сорвёт с наших мест, и мы полетим в небеса.
После окончания евангелизации я постоянно шёл к сцене, чтобы поприветствовать своего нового друга. К концу недели наши отношения были такими сердечными, что мы даже обнялись. При этом мои длинные волосы упали ему в лицо, а ручка деревянной расчёски уколола его в щёку. Когда мы с ним разговаривали, в беседу вдруг вмешался кто-то из публики и заметил, показав взглядом на табак в кармане моей куртки:
- Если бы ты был настоящим христианином, ты бы не курил.
При этом папаша смерил меня с ног до головы презрительным обывательским взглядом. Я подумал про себя: "Ах ты, мещанин несчастный!" Меня это страшно задело. Евангелист по-отечески взял меня под руку и сказал этому законнику:
- Послушай, брат мой, вы сидите здесь каждый вечер, и многие из вас полны греха. Этого не видно, но это чувствуется. Это правда, что Вальтер курит. Но он любит Христа, а Он это как-нибудь уладит.
Разумеется, я подробно рассказал евангелисту о своём обращении. Моя история произвела на него впечатление, и он посоветовал мне написать о моей жизни. И даже изъявил желание позаботиться о том, чтобы потом это опубликовали как трактат в миссионерском учреждении Вернера Хойкельбаха.
Теперь ребята из обеих наших коммун частенько ходили на такие палаточные евангелизации. Следующий евангелист очень красочно описывал историю о блудном сыне. Это нам очень понравилось, потому что мы как раз чувствовали, как много у нас общего с этим сыном. Само собой, мы решили познакомиться и с этим оратором. Но на этот раз нас как будто окатили холодной водой. Если с кафедры евангелист производил впечатление очень душевного человека, то тут мы почувствовали, что он нас просто оттолкнул. Его первым вопросом было:
- Вы из какой общины?
Когда мы непонимающе уставились на него, он быстренько классифицировал нас как членов "Children of God". Мы понятия не имели, кто такие эти "Children of God", и нам оставалось лишь заверить его в том, что мы не имеем к ним никакого отношения.
Чтобы всё-таки как-то расположить его к себе, мы пригласили его к нам в коммуну. Мы надеялись, что на него произведёт впечатление наша общинная жизнь. Он согласился, но для поддержки взял с собой ещё пастора и молодёжного лидера одной общины. От того, что они у нас увидели, у них буквально перехватило дыхание.
Они с интересом уставились на наши ярко-красные с голубым стены, украшенные мистическими постерами и библейскими цитатами, картинками на религиозные темы, которые мы сами рисовали, и портретами Beatles и прочих рок-идолов. На столе стоял кальян. Усевшись в нашей музыкальной комнате под нарисованным на стене Пегасом, они стали засыпать нас вопросами, которые, как видно, были для них самыми принципиальными:
- А вы женаты?
- Или просто так живёте вместе?
- А вы работаете?
- А это обязательно, чтобы у вас был такой вид?
- Да вы ещё и курите!
Как они были правы! На протяжении всего их визита в дверном проёме стоял Али из Сомали, который как раз у нас тогда жил. Он пребывал в полном кайфе и курил один joint за другим. Благочестивые господа ничего не замечали. Комната была полна дыма, а они сидели скорее на полу возле нашего низкого дивана, чем на нём самом, и продолжали прощупывать нас на предмет богословия.
Мы не знали, как ответить на их каверзные вопросы, и вообще ничего не понимали. Они ждали от нас каких-то ответов, а мы вместо этого засыпали их рассказами о том, как мы узнали Иисуса, как живём верой и всё такое.
Далеко за полночь господа отправились по домам, имея весьма озадаченный вид. Потом я как-то снова встретил того пастора, и он рассказал мне, что они тогда ещё долго размышляли и прикидывали, кто же мы такие. "То, что творится среди этих "Иисусовых хиппи", - это от Бога, или же это сектанство?" В общем, они до пяти утра сидели в своей машине и спорили, "подлинные" мы или "неподлинные". Но так и не пришли ни к какому выводу.
Как-то раз один миссионер выступал в школьном актовом зале. Нас ожидало горькое разочарование, он просто выпаливал одну фразу за другой. Он показался нам очень ограниченным и заземлённым. И этот жалкий тип всё-таки задел нас в одном вопросе за живое. Он стал утверждать, что нельзя жить в любовной связи без свидетельства о браке. Мы с негодованием отвергли все его аргументы. Все наши пары, само собой, не были женаты. Этот человек для нас больше не существовал.
Вскоре после этого мы узнали об открытом вечере в одном молодёжном христианском кружке. Вот уж куда меня совсем не тянуло. Мне вспомнилась душная набожность моей юности. Но остальные хотели во что бы то ни стало туда пойти, и я пошёл со всеми за компанию. Как и везде, где мы появлялись, мы сразу заняли первый ряд, - дальше нас не устраивало. Кто-то сунул нам в руки песенники, и когда мы начали читать тексты этих песенок, по нашему ряду прокатилось лёгкое хихиканье. А когда заиграла фисгармония и присутствующие начали петь, - это было всё. Мы закрыли лица книжками, чтоб никто не видел, как мы корчимся от смеха. Содержание песен до нас поначалу даже и не дошло.
Проповедь, которая затем последовала, вообще никуда не годилась. Когда я услышал весь этот ужасно заумный вздор, мне сразу стало скучно до зевоты. Разве это могло кому-то помочь обрести Иисуса в повседневной жизни? Я подумал, что от такой проповеди вообще никому проку нет.
Как у меня повелось, после службы я пошёл к сцене, чтобы высказать оратору своё мнение. На этот раз я затеял жёсткую и сухую дискуссию, и вообще не очень-то с ним церемонился. Я подверг сомнению то, что он христианин, он ответил мне тем же. В разгаре нашего спора Святой Дух уличил меня в том, что мои слова противоречат любви Христовой, и я робко попросил у проповедника прощения. Он был так тронут, что тоже раскаялся. Кончилось тем, что мы обнялись.

Я подводил итоги своего прошлого, и выходило, что большую его часть я активно служил дьяволу. Тем больше я теперь хотел служить Иисусу, меня обуревало страстное желание рассказывать о Нём другим. В любое время, где бы я ни находился, я буквально готов был кричать:
- Иисус жив! Иисус любит тебя! Иисус вернётся! Иисус освободит тебя!
Но, несмотря на внешнюю жажду деятельности и неистощимое духовное рвение, я всё сильнее чувствовал внутреннюю беспомощность. И потом всё ещё давали о себе знать последствия долголетнего употребления наркотиков. Я не осмеливался рассказать это никому, кроме Ирэн. От неё я узнал, что у неё тоже бывают подобные приступы. Хотя я и обратился к Богу, меня нередко мучили кошмары, и я просыпался среди ночи в холодном поту, потому что силы тьмы пытались меня одолеть. Меня донимал постоянный треск в голове, а по временам нападал страх, что я схожу с ума. К тому же иногда меня посещал flashback (галлюцинации, возникающие без употребления наркотика), хотя я уже несколько месяцев не принимал ЛСД.
Однажды я стоял на остановке и как раз собирался сесть в автобус. Автобус подошёл, я начал забираться в него... и вдруг услышал скрип тормозов. Легковая машина остановилась, чуть-чуть не переехав меня. Никакого автобуса на самом деле и в помине не было.
В другой раз я выглянул в окно и увидел, что перед домом остановилось несколько десятков полицейских машин, из них выскочили сотни полицейских; намечалась крутая облава. В панике я чуть не выпрыгнул в окно, но вдруг понял: это была галлюцинация.
Часто меня преследовал страх, что я потеряю контроль над собой, и меня заберут в психушку. Злые духи, которых я когда-то призывал, оказались ужасно упрямыми, я никак не мог от них отделаться.
Как я ни прикидывал, получалось, что в моей жизни оставалась глубокая пропасть между тем, о чем говорилось в Евангелии, и тем, что я мог осуществить на деле. И как я ни старался соответствовать тому, что написано в Библии, приходилось с глубоким сожалением признать, что мне до этого ещё далеко.
Я был не один такой, остальные в нашей коммуне тоже страдали оттого, что многое, о чём мы в Новом Завете читали как о повседневных вещах, оставалось для нас лишь теорией. Мы решили докопаться до истины. Мы не могли себе представить, что Господь требует чего-то, не дав в то же время средств и не указав пути к исполнению этого требования. Мы ещё раз прочитали о том, как первые христиане сумели вынести все непомерные трудности своего служения. Они пешком шли в другую страну, чтобы проповедовать там Слово Божье, им приходилось управляться с огромными толпами людей, обратившихся и следовавших за ними. "Господь же ежедневно прилагал спасаемых к церкви". Как же их ещё хватало на больных и нуждающихся? Мы прочитали в Деяниях святых Апостолов, что у христиан тогда "было одно сердце и одна душа", что они всем делились друг с другом, и никто ни в чём не нуждался.
Деяния стали моей любимой книгой Библии. То, о чём я читал там, было просто удивительно, это было как раз то, о чём я всю жизнь мечтал. Эта книга реально доказывала, что после воскресения Христа чудеса и исцеления не прекратились. Наоборот, Апостолы были наделены этими дарами в той же мере, что и Иисус. Невероятная сила, данная ученикам Христа, просто поражала меня. Откуда у них была эта сила? Как я понял, всё дело было в Святом Духе.
Получалось, что началом всему и в то же время поворотным моментом послужили события в день Пятидесятницы. Прежде чем Иисус начал Своё служение, его крестил Иоанн. А потом силою свыше Ему была дана власть устоять в борьбе с силами тьмы, чтобы в конце концов раз и навсегда победить сатану через крест.
Чем глубже я вникал во всё это, тем яснее сознавал собственную беспомощность и тем больше росла во мне неудовлетворённость. Хотя мы каждый день после еды устраивали общие молитвы, продолжавшиеся по нескольку часов, и почти каждый из нас очень серьёзно зачитывал огромные списки ходатайств перед Богом, это становилось день ото дня всё более утомительным и скучным. Тот, кто постоянно присутствовал на наших богослужениях, мог заранее точно сказать, что за чем последует. Это становилось всё более тягостным, мы двигались по замкнутому кругу.
Главной темой наших разговоров стал теперь Святой Дух. Мы надеялись, что Он может помочь нам выйти из застоя. К тому времени я вполне понимал, кто такой Бог Отец, и кто такой Иисус: Он был моим Братом, моим Спасителем, моим Избавителем... Но я не очень хорошо представлял себе, кто такой Святой Дух. Может, Он - что-то вроде спиральной туманности? Или вообще призрак? Но со временем я начал постигать, что Он - личность со Своей собственной сущностью, так же как Отец и Иисус.
Постепенно я осознавал, что Пятидесятница - не просто однократное событие в Деяниях, но и во многих других местах можно прочитать об исполнении Святым Духом. И потом я думал: Иисусу для Его служения нужно было, чтобы на Него снизошёл Святой Дух, а ведь Он был Сын Божий. Насколько же больше я нуждался в Святом Духе, когда собирался делать то, к чему меня призывало Слово Божье. Во второй главе я прочитал, как первые христиане, исполнившись Святым Духом, стали говорить на новых языках. Они никогда не учили эти языки, но люди разных национальностей слышали, что Апостолы говорят как будто бы на их родных языках. Это величайшее чудо произвело на меня неизгладимое впечатление, и в то же время я возмущался лицемерами, которые утверждали, что Апостолы были пьяными.
А ещё стих 39, где написано: "Ибо вам принадлежит обетование и детям вашим и всем дальним, кого ни призовёт Господь Бог наш". Это было для меня настоящим открытием, ведь здесь, как я чувствовал, речь и обо мне: Господь же призвал меня, дальнего.
Через несколько глав события начали развиваться очень активно: христиан начали преследовать, и Петру и Иоанну пришлось защищать свою веру перед синедрионом. И они с достоинством ответили: "Ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись". Иисус. От этих слов сердце моё запылало. Я читал дальше: после допроса они возвратились к остальным ученикам, и они все вместе взмолились что есть сил, чтобы Господь показал Свою силу. Они просили о великих делах: чтобы исцеления, знамения и чудеса совершались во имя Христа. И дальше - это было написано чёрным по белому - самая кульминация: "И, по молитве их, поколебалось место, где они были собраны, и исполнились все Духа Святого". Меня это просто потрясло: место поколебалось! Вот это сила!
Вот оно: исполнились Духа Святого! С этого момента было твёрдо решено: я буду искать Святого Духа и не переставая просить о Нём, пока не поколеблется пол в квартире.

С того дня я каждый раз во время молитвы сидел в кресле, весь в напряжении, и лихорадочно ждал, когда же пол начнёт качаться подо мной и дом встряхнёт, как при землетрясении. Вторым открытием, поразившим меня, были огненные языки, которые, как я прочитал, сошли на верующих.
Наши поиски продолжались больше недели, в течение которой мы почти ничего не ели, а лишь непрерывно изучали Деяния святых Апостолов и молились, молились снова и снова... Пока не поняли, что уже и не знаем, о чём молиться. Я по-прежнему больше всего хотел, чтобы место поколебалось, но ничего не колебалось.
Это был прямо-таки парадокс: чем глубже мы сознавали, что может совершать Святой Дух, тем более беспомощными становились. Сотнику Корнилию хорошо было говорить, Святой Дух только так изливался на него и на всю его компанию, и они говорили на новых языках и пророчествовали. А мы? Мы из кожи вон лезли, но ничего, ну ничегошеньки не происходило.
Сначала нас было двадцать - тех, кто отправился на поиски Святого Духа. Через неделю нас осталось всего четверо: Нэш, Сильвия и мы с Ирэн. Все остальные капитулировали.
Обозлённый и разочарованный, я больше не понимал окружающий мир, а тем более Бога. В течение семи дней я отдавал все свои силы, но небо было как будто гвоздями заколочено. Это было в самом деле несправедливо. Весь в тоске я поплёлся на кухню сварить себе кофе и поставил пластинку Yes. Ну что ж, тогда с этим покончено! Бог Сам во всём виноват.
Тут вдруг в дверь постучали. На пороге стоял Мануэль и ещё один приятель из деревенской коммуны. Они улыбались во весь рот, и я всё понял: то, что мы искали, они уже нашли. Когда мы рассказали им о своих семидневных мытарствах, Мануэль сказал:
- Перестаньте просить, Святой Дух здесь уже со дня Пятидесятницы. Вам надо просто поблагодарить и принять Его. Это же так просто!

На наш вопрос, откуда это он такой умный, Мануэль поведал нам следующую историю. Один известный пастор должен был проводить беседу о Святом Духе недалеко от их фермы. Так как ребят из их коммуны тоже давно занимал этот вопрос, некоторые из них решили пойти послушать. Мануэль отказался с упрямым высокомерием. Если Бог захочет дать ему Духа Святого, то он уж как-нибудь обойдётся без пастора!
Он остался дома, стал молиться, и тут Святой Дух изобличил его в высокомерии. Он попросил прощения за свою гордыню, и тут вдруг ощутил, как сила Господа со всей мощью снизошла на него, и он начал говорить на новом языке. При этом он чувствовал, как Святой Дух, словно водопад, непрестанно обрушивается с неба. Весь секрет состоял в том, чтобы встать на место этого потока, открыться ему, принять его и возблагодарить.
Вскоре после этого ребята из коммуны вернулись с мероприятия, разочарованные. Проповедник вовсе и не говорил о Святом Духе, а только призывал к обращению. Но ведь они уже были обращённые. Когда Мануэль, безмерно счастливый, рассказал им о том, что он только что пережил, это лишь вызвало их раздражение. Никто даже не хотел слушать, кроме одного. С ним-то вместе он тут же отправился в путь в надежде, что нам будет интересно его новое познание.
Но то, что он сказал после этого, снова меня озадачило: оказывается, он в первый раз восхвалял и превозносил Бога. Для меня это были всё равно что иностранные слова. Я ведь тоже молился, но что значит "восхвалять и превозносить"?
Мануэль предложил просто прочитать благодарственную молитву Святому Духу. Мы сели и начали молиться. И вот все один за другим стали опускаться на колени - кроме меня. Я откинулся на диване в позе наблюдателя, скрестил руки на груди и в высшей степени скептически следил за происходящим. Нэш, Сильвия, а потом и Ирэн подняли руки кверху. Было похоже, как будто кто-то стоит за их спиной с пистолетом и кричит "сдавайся!"
Ну уж это - последний номер, подумал я. Но они стали благодарить за силу Святого Духа, и вдруг заговорили на языках, которых я никогда не слышал. Во мне всё сжалось. Это было самое последнее.
Я решил: нет, я в это не играю. Я решительно сопротивлялся, но что-то неудержимо тянуло меня упасть на колени.
Одновременно я вдруг очень сильно ощутил святость Бога и присутствие в комнате Иисуса. Поток любви изливался на нас. Я вдруг понял: если Бог-Отец есть любовь, если Иисус - любовь, то Святой Дух - это тоже любовь. И мне больше не надо бояться Его, пусть Он творит. Я с великой радостью упал бы в это море любви, но внутренне я был совершенно закрепощён и слишком полон гордыни, чтобы так унизиться. Я не хотел молиться на незнакомых языках, и потом я боялся, что, может, и не смогу. "У меня не выйдет, - думал я, - слабо мне".
Вдруг кто-то заговорил. Это точно было пророчество, потому что кто мог знать, что творится в моей душе?

- Опустись предо Мной на колени, маленький упрямец!
Эти слова пронзили мне сердце. Я не хотел склониться, не хотел смириться, не хотел стать, как ребёнок. Я чувствовал, что неспособен принять любовь Бога как подарок. Меня ещё сильнее потянуло вниз, у меня выступили слёзы. В отчаянии я с трудом связал слова:
- Святой Дух, войди в мою жизнь... Господь Иисус, прости меня!
Моё сопротивление было сломлено.
Любовь Господа охватила меня, и из меня буквально полился поток слов незнакомого языка. Слова, которых я не понимал, исходили из моего сердца и шли прямо к Богу.
Мы стояли вот так на коленях, часы проходили один за другим. Мы пели и каждый по отдельности, и все вместе, и на новых языках и по-немецки. Мы сочиняли песни прямо на ходу. Великое поклонение возносилось к Господу. Теперь я понял, что значит "восхвалять и превозносить". Кто-то запел первую строфу "Восхвали Господа, могущественного царя...". Сначала с трудом, но потом всё легче мы строку за строкой вспомнили весь первый куплет. Старое церковное песнопение благодаря Святому Духу обрело для нас жизнь. Мы понимали, что мы поём, мы пели это сознательно.
Потом нам явились и другие дары Святого Духа: картины с объяснением их значения, толкование языков и пророчества, одно из которых относилось непосредственно ко мне: Бог хочет, чтобы я ещё активнее, чем раньше, занялся евангелизационной деятельностью.
Берт тоже был в числе тех, кто разочаровавшись, бросил тогда поиски Святого Духа. В тот вечер он поздно возвращался домой. Над нами как раз жили турки, и по выходным они регулярно устраивали пирушки. И когда он поднимался по лестнице и услышал гвалт, то решил, что это они там гуляют, что снова он не сможет уснуть, потому что его спальный мешок как раз под их гостиной. Но когда он вошёл в квартиру, то быстро сообразил, что турки тут ни при чём, а всё дело в Святом Духе. Едва он переступил порог музыкальной комнаты, как тут же Святой Дух поверг его наземь. Он упал на пол, звонко засмеялся, и поток слов незнакомого языка полился из его уст. В этом не было никакого насилия, в этом была огромная сила. Святой Дух был просто фантастическим.
Земля в этот день не сотрясалась, и огня с неба тоже не было. Но это было событие, значительнее которого ничего не могло быть.

В другой нашей общине ещѐ ничего не знали о нашей радости. Поэтому на следующий день мы отправились к ним, чтобы как можно скорее посвятить их в это. Безмерно счастливые, только что окрещённые Святым Духом, мы шли по главной улице города. Мы пели: "Восхвали Господа, могущественного Царя славы" - первую строфу. По удивлённым взглядам прохожих было видно, что они принимают нас за ненормальных. Может, они думали, что мы пьяные, но это ведь как раз по-библейски.
После наших настойчивых звонков один из ребят со сковородкой в руке открыл нам дверь. Увидев всю нашу команду, он спросил:
- Что это с вами случилось?
- Святой Дух случился, - был ответ.
Он побежал в комнату, крича:
- Дух случился, Дух случился!
Какая тут теперь сковородка, теперь речь шла не о еде, а о Духе Святом.

Мы с Нэшем вышли в соседнюю комнату помолиться о том, чтобы необращённые покинули квартиру. Они бы только помешали тому, чему предстояло совершиться. Действительно, когда мы вошли обратно в гостиную, их уже не было, остались только крещённые.
И вот нам предстояло очередное испытание. Как нам передать им то, что мы сами обрели? В Деяниях мы читали, как Пётр и Иоанн возлагали руки на верующих, и тогда происходили сверхъестественные вещи. Ну что ж, мы тоже решили попробовать. Мы стали по очереди возлагать руки на тех, кто был в комнате, и молиться за них. Один за другим они принимали Святого Духа и начинали говорить на новых языках. Это восхваление Бога тоже продолжалось несколько часов, и на этот раз Святой Дух опять открылся нам через Свои дары.
После крещения Святым Духом я стал гораздо лучше понимать Слово Божье. Если после моего обращения для меня как бы загорелось несколько огоньков, то теперь будто вспыхнула целая огромная люстра. Всё, о чём я читал в Новом Завете, благодаря Святому Духу стало осязаемым, я стал чувствовать это более полно.

Восхваление придало нашим ежедневным богослужениям новый подъём. Наряду с множеством просительных молитв мы посвящали теперь много времени поклонению. Мы на самом деле чувствовали, как одновременно со словами и песнями, шедшими из наших уст к Богу, поток Его силы вливается в нашу жизнь. Мы нашли новый способ выражения нашей любви к Иисусу и стремления к Богу. Мы сами сочиняли песни на немецком и пели их под аккомпанемент гитар. Сильнее всего мы ощущали присутствие Святого Духа, когда молились и пели на новых языках. Чудесное восхваление снова и снова било из нас ключом, будто свежий источник. Наши богослужения, в прошлом ужасно утомительные, стали теперь живительными и придающими сил.

In the presence of the Lord...

Со мной снова и снова стало случаться, что я вдруг ни с того ни с сего начинал плакать, сам не зная почему. Благодаря Святому Духу во мне начался длительный процесс, глубоко затронувший мир моих чувств. Он восстанавливал и излечивал то, что разрушило и расшатало прошлое в моей душе. Вместе с рыданиями и слезами из меня выходила вся грязь греха.

Через несколько дней после нашей Пятидесятницы мы во время одного из ежедневных богослужений опустились на колени для молитвы. И вдруг кто-то начал каяться в прошлом грехе, рассказывая о нём со всеми подробностями. На меня как будто вылили ведро ледяной воды: такой грех был и у меня на совести. Потом ещё кто-то признался в своей вине, за ним - ещё один, и так и пошло. Один за другим мы раскрывались перед остальными. Мы не стеснялись друг друга, даже когда речь шла об очень личных вещах. Мы почувствовали, как в этот час милость Господня осветила наше прошлое, полное тьмы.
Я тоже начал каяться, исповедуя один грех за другим. Святой Дух вёл меня к Голгофскому кресту. Я вдруг очень ясно осознал, какой боли и каких мучений стоило Иисусу вынести разлуку с Отцом. Наказание, которое я заслужил, Он взял на Себя, чтобы спасти и исцелить меня. Бог открыл мне всю глубину Своей любви через Своего Сына, которого за мои грехи послал на крест и который пролил за меня Свою кровь. Я был от всего сердца благодарен Иисусу за Его любовь и за то, что Он принял нас.
Мы знали это, ощущая Его присутствие. Словно высохшая губка, которую бросили в океан, я купался в Его любви и буквально впитывал её в себя.
Ирэн выразила словами именно то, что я сам чувствовал:
- Я теперь знаю, это глубоко во мне, что я очень дорога Иисусу. Если бы даже я была единственным человеком на земле, Он всё равно пришёл бы, чтобы понести на крест мои грехи и открыть мне путь к Отцу.
Всё это время я плакал, потому что причинил так много боли Иисусу. Его свет открыл мне, в чём я был виноват перед родителями и другими людьми. Я попросил Иисуса простить мою вину и сам простил тех, кто когда-либо обидел меня.
Когда мы видели, что кто-то не может справиться со своей болью, мы подходили, возлагали на него руки и молились. Тогда Бог открывал причины душевного недуга через покаяние.

Словами пророчеств Он утешал и принимал нас. Мы покаялись в том, что находились во власти оккультных сил из-за наркотиков и из-за того, что творили под их воздействием. Тем самым мы отреклись от этого, попросили об избавлении и освободили друг друга возложением рук во имя Иисуса Христа.
Однажды, когда мы пребывали в Духе, кто-то из нас сказал:
- Когда мы каялись в своих грехах, у меня было видение: ужасно грязная кухня и женщина, которая изо всех сил старалась её отмыть. Но как она ни крутилась, кухня оставалась такой же грязной. И вдруг налетел как бы вихрь из мыльной пены и пронёсся по кухне. Когда он исчез, кухня вся прямо блестела и сияла. Правда, потом она снова время от времени становилась грязной, ведь женщина каждый день что-то там делала. Но теперь ей не составляло труда убирать эту грязь. После Господь истолковал мне это видение: кухня - это наше сердце, в котором Святой Дух устроил сегодня "генеральную уборку". Грехи нашего прошлого прощены. Мы наверняка ещё не раз согрешим, но мы не должны заметать мусор под ковёр, а должны поддерживать чистоту в "кухне" нашего сердца. В любое время мы можем прийти к Иисусу и Его кресту и попросить прощения своих грехов. И мы должны прислушиваться к тому, что говорит Святой Дух.
Ещё кто-то прочитал вслух место из Матфея: "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят". Это про нас, ведь мы видели Бога.
Господня благодать наполнила комнату, мы стояли на коленях, воздух был такой свежий и чистый, как никогда раньше.
Час за часом текло время, слеза текла за слезой, но за слезами пришла радость, как это точно было обещано в псалме: "Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью". Мы обнимались друг с другом, счастливо смеясь, а потом начали хвалебную песнь, в которой каждый воспевал свою благодарность Небесам.

Раскаянье в прошлых грехах продолжалось не один день. Несколько следующих дней Святой Дух снова и снова обличал нас, и мы опять признавались друг другу в грехах, которые нас тяготили.
Крест принёс в нашу жизнь не только прощение, но и исцеление. Боли в желудке, которыми я мучился с тех пор, как начал усиленно потреблять наркотики, как рукой сняло. В голове прояснилось, щёлканье прекратилось, невротических состояний как не бывало.
Ирэн уже давно страдала заболеванием кишечника. Она часто и усердно молила Бога, чтобы Он вылечил её, она даже выбросила лекарства, но исцеления так и не было. Тогда она приняла свою болезнь как допущенную Богом и перестала молиться об исцелении. После этого прошло несколько месяцев. Однажды вечером молясь, она услышала голос:
- Дочь моя, а ты ведь больна.
- Да, Господи, - ответила Ирэн.
Господь продолжил:
- Сейчас Я исцелю тебя.
В ту же секунду её внутренности наполнил тёплый поток. Она теперь твёрдо знала, что исцелена. Её охватила глубокая радость, и слова благодарности Господу обильно полились из её уст. Чтобы на деле подтвердить свою веру, она выкинула лекарства в мусорное ведро, которые тем временем снова начала принимать. С тех пор никаких признаков болезни и в помине не было.

Но мы не только одерживали победы одну за другой. Бывали и поражения, из которых мы старались извлекать уроки. Если в течение даже короткого времени в нашей повседневной жизни не происходило каких-нибудь глобальных событий, которых мы ждали от Бога, то это уже повергало нас в глубокое расстройство, и мы начинали копаться в себе и своих поступках.
Однажды в дверь позвонили. На пороге стояли двое из этих разряженных мормонов. Так как мы с Ирэн всегда были готовы к самым крутым спорам с кем бы то ни было, мы приветливо пригласили их войти. Естественно, была у нас и задняя мысль задать им жару. С их притворно простодушным видом они были нам как бельмо на глазу. У меня закралось подозрение, что это мой отец подослал к нам этих господ. Они по-быстрому принялись расхваливать нам свою книгу Мормона. На это мы решительно выставили Библию, ибо только она была для нас стопроцентной истиной. Она ведь и есть буквально Слово Божье, в котором нет никаких противоречий, так как не противоречит Бог Себе. Когда мормоны поняли, что своей агитацией нас не возьмут, они решили ввести нас в искушение, заронив в нас сомнения. Они дерзко заявили, что в Библии в нескольких местах есть явные противоречия. Три места, которые они нам показали в подтверждение своих слов, сразили нас наповал. Мы вынуждены были признать, что не мы их разделали, а они нас.
Чтобы иметь возможность спокойно разобраться в этой нелепой ситуации, мы перенесли дальнейшую дискуссию с мормонами на следующий день. Тем временем подтянулись остальные ребята из коммуны, и вот мы сидели и размышляли над этой кошмарной и, как нам казалось, неразрешимой проблемой: в Библии есть противоречия, и, стало быть, Бог тоже противоречит Сам Себе.
Мы приводили всякие разные аргументы, читали и так и сяк. От этого мы пришли только в большее замешательство. Когда наши интеллектуальные возможности почти полностью иссякли, кому-то пришла блестящая идея, что нам бы следовало попросить С Самого Иисуса внести ясность в этот вопрос. Ведь Кто как не знает Своё собственное Слово. И мы усердно стали просить Его ответить нам. Воцарилась тишина, и вдруг Ирэн осторожно сказала:
- Мне кажется, что это дьявол прислал к нам этих людей, чтобы посеять в нас сомнения и подточить нашу веру. Нельзя же нам терять доверие к Богу только потому, что мы не можем сейчас как-то объяснить эти места в Библии. Когда-нибудь мы их поймём.
У нас сразу гора свалилась с плеч.
- Ну правильно! Это дьявол строит козни, чтобы ввести нас в искушение. Ведь с Иисусом произошло то же самое после Его крещения Святым Духом, когда Он был искушаем в пустыне дьяволом.
Ну, теперь мы ждали мормонов совершенно спокойные, на этот раз мы им точно покажем. Так оно и получилось. Наступило завтра, и мормоны не заставили себя ждать. Но они скоро ушли ни с чем. На этот раз им не удалось запудрить нам мозги.
Наши знакомства с разными сектантами проходили всегда бурно и довольно странно. Одна свидетельница Иеговы затеяла с нами спор. Когда она поняла, что нас безполезно переубеждать, она встала и собралась уходить. И тогда я заметил, что она хромает. Я подумал, что пробил мой великий час и обрушился на неё со словами:
- Я вижу, вы больны. Давайте мы помолимся вместе с нами, наш Бог может исцелить вас.
Она побледнела как мел:
- Ну у вас и самомнение! Великий Бог, стоящий над всем и вся, - у Него слишком много дел, чтобы заниматься такой незначительной персоной, как я, и тем более моей ногой, которая ещё гораздо меньше.
Меня глубоко задело то, каким жалким эта женщина представляла себе Бога. Она ушла от нас в раздражении, мы с ней так и не помолились.
Мы придумали простой способ определить, когда имеешь дело с так называемым "верующим", принадлежит ли он к какой-нибудь секте, или у него какой-нибудь другой уклон. Наш первый вопрос всегда был об одном:
- Что ты можешь сказать о Кресте и прощении грехов через Христову кровь?
Лжеучители вообще не знали, что ответить, "уклонисты" тоже. И потом, при контакте с ними у нас возникало это "чувство набата". Со дня нашего крещения Духом мы знали, что это у нас дар различения духов.

Окрылённые грандиозными событиями последних недель, мы в своей общине вдруг поняли, что не только волосатые нуждаются в спасении, но и каждый человек, ходящий по грешной земле.
Мне вспомнились времена, когда я был приверженцем левой политической сцены. Я тогда храбро малевал наши лозунги на стенах домов. И если уж я вовсю старался, распространяя разрушительные идеи, то неужели я теперь не приложу все силы, чтобы нести людям спасительную весть Христа?!
Однажды ночью мы отправились из дома, чтобы расклеить плакаты по всему городу. Мы были щедро увешаны этими плакатами, на которых было написано: "Иисус скоро вернётся!", "Прочитай свою Библию", "Иисус есть путь, истина и жизнь!" Ещё у нас были с собой собственные изречения, написанные на рулонах обоев. Так как в субботу был рыночный день, и поэтому половина города была на ногах, мы выбрали для этой акции ночь с пятницы на субботу. Мы хотели, чтобы каждый знал: Иисус жив! Чтобы на каждом углу можно было прочитать: Иисус любит тебя! Плакатирование прошло без происшествий, полиция нас не застукала. Некоторые из нас взялись за дело так рьяно, что заклеили дорожные указатели на автобанах возле города.
Общий вид Изерлона на следующее утро тоже изменился. В субботу утром мы, сгорая от любопытства и нетерпения, влились в городскую толпу. Прохожие реагировали очень по-разному: кто-то озлобленно, кто-то удивлённо, а кто-то чувствовал себя задетым. Но главное: Иисус был у всех на устах, а мы могли вдоволь поговорить с людьми.
Случилось то, что и должно было случиться: в управлении по обеспечению порядка выяснили адрес авторов плакатной акции и тут же заявились к нам. На вопрос, чьих это рук дело, мы ответили:
- Конечно наших, а чьих же ещё?
Тут же мы взялись евангелизировать служащего, ведь ему тоже нужен Иисус.
Заметно удивлённый нашей честностью и открытостью, он постарался быть с нами любезным. Он определил, что за нашу выходку вообще-то полагается штраф в тысячу марок. Целая тысяча! Откуда ж столько взять? Увидев наши озадаченные физиономии, чиновник милостиво пошёл на уступки:
- Ну ладно, если вы в течение недели уберёте плакаты, то вам не надо будет платить штраф, и мы забудем всю эту историю.
Но нас это вовсе не устраивало. Убеждённые в важности своей миссии, мы ответили с неистовой решимостью:
- Лучше уж мы оставим плакаты висеть, будем надеяться, что Бог пошлёт нам эту тысячу.
Покачав головой, чиновник отправился в свою контору. Плакаты ещё долго держались на стенах, но о штрафе мы больше ничего не слыхали.
Мы становились всё активнее в своём городе. На ужасную историю, которую мы как-то прочитали в газете, мы отреагировали совершенно спонтанно. Речь шла о типичной ссоре между соседями. Сначала слово за слово, потом они вообще перестали друг с другом разговаривать, потом один отгородился забором, а другой в ответ на это возвёл каменную стену. Кончилось тем, что один из соседей схватился за ружьё и застрелил другого. Две семьи остались без отцов. Один убит, другой в тюрьме. Мы в коммуне стихийно собрали деньги и отнесли их в несчастные семьи, чтобы хоть как-то им помочь.

Мы в нашей компании по-прежнему мечтали как можно скорее найти себе дом. Не в последнюю очередь потому, что со временем у нас стало просто очень тесно. Как будто случайно мне в руки как-то попалась книжка, в которой рассказывалось об одном евангелисте. Он хотел в подарок на свой день рождения получить от Бога палатку, и он её получил. Меня это ужасно раззадорило. Я подумал: "Его Бог - это и мой Бог. А я вот хочу на свой день рождения дом". До моего дня рождения как раз оставались считанные недели.
Теперь, словно уже видя перед собой страстно желанный дом, я повсюду начал трубить:
- Иисус подарит мне дом на день рождения.
Я сгорал от нетерпения, как же всё-таки осуществится моя мечта? Настал день моего рождения, но дома что-то не было видно. "Час Бога порой - последняя минута", - сказал я себе и продолжал терпеливо ожидать. Тут требовалась вера. Проходили часы, и моя вера начала таять. Я призвал остальных:
- Ну давайте, давайте помолимся!
Но никто уже особенно и не верил, что молитва будет услышана. Было уже поздно, стрелки часов задумчиво приближались к полуночи. "Неверующие" отправились по домам, считая всё это полным провалом. "Верующие" держались до конца. За несколько минут до полуночи мы ещё раз предприняли мощный молитвенный натиск, но дом так и не появился.
Я был просто уничтожен. Обиженный на самого себя, обиженный на Бога, в обиде на своих братьев по вере, я бросился теперь в другую крайность:
- Всё, с меня довольно, мне больше неохота заниматься всей этой вознёй с христианством.
Оскорблённый в своих чувствах, я встал и хотел в качестве реального знака своего решения снять со стены самописные цитаты из Библии. Я начал со своего любимого стиха: "Всё могу в укрепляющем меня Иисусе Христе". Что я мог, я только что сам видел...

Когда я начал вынимать иголки, вмешалась Ирэн:
- Ну ладно, может, ты и не хочешь больше жить с Богом, зато я хочу. Так что оставь, пожалуйста, стихи на стене.
Что ж, подумал я, они мне вообще-то не мешают. Остальные изо всех сил пытались заставить меня одуматься. Но ничего не помогло. Я стал совершенно непробиваемым. Горько разочарованный тем, что Бог не исполнил моё желание, я был недосягаем для их уговоров. У меня уже начало закрадываться лёгкое подозрение, что Бог не просто так дал мне включить Себя в мои планы... Может быть, Он хотел, чтобы я вошёл в Его планы. Но это, кажется, было мне не по силам, и я этого просто не хотел.
В течение нескольких следующих дней я был просто невыносим. У нас это называлось так: он не в духе. И ещё как я был не в духе! У всех была возможность почувствовать, что Вальтер Хайденрайх порвал с Богом.
Через несколько дней раздался звонок в дверь. На пороге стоял почтальон, он вручил мне небольшой пакет. Удивлённый, я вскрыл его. Когда я увидел, что там было, у меня перехватило дыхание. Я отступился, а теперь - вот это! С обложки брошюры на меня смотрел жирный заголовок: "Наконец свободен! Автор - Вальтер Хайденрайх". Я держал в руках своё свидетельство, которое благодаря тому славному евангелисту мне удалось отдать в печать Вернеру Хойкельбаху. Тираж - 280 000 экземпляров. Словно зачарованный, я открыл книжку и начал читать историю собственного обращения. Пока я читал, я заплакал. Какой же всё-таки добрый Бог, как терпеливо и милосердно Он со мной обращался. Я снова очень ясно понял, как глубока любовь Господа. Мой гнев растаял. Ну какой же я был глупый, что строил из себя обиженного. Я вёл себя так, как когда-то в детстве. Правда, теперь я не бросался на пол, не кричал как резаный и не стучал ногами, чтобы добиться своего. Но то, что я на этот раз себе позволил, едва ли было лучше.
Я понял: нельзя позволять себе такого с Иисусом. Благодарный за то, что Он, несмотря на моё отношение, не отвернулся от меня, я попросил у Него прощения. Как уже часто бывало, Господь ответил мне Своим невыразимым покоем. Я снова обратился через своё собственное свидетельство.

Наряду с нашими всё учащавшимися вылазками в город и разными повседневными удачами и неудачами, Бог вновь и вновь после "генеральной уборки" моей жизни вмешивался, чтобы изменить моё отношение к разным вещам.
То, что я подорвал своё здоровье наркотиками, мне уже давно было ясно. Шаг за шагом я чувствовал, как освобождаюсь от их последствий. А теперь Бог стал всё сильнее прикладывать руку в вопросе курения.
Он постучался ко мне ещё несколько месяцев назад, чтобы напомнить об этом. Тогда на ферме у наших друзей появился цыганский миссионер. Музыканты сыграли общий сбор, созвав огромную орду хиппи из разных уголков Германии. Мы тоже приехали. Миссионер забрался на стол и начал проповедь для разношёрстной толпы из ста пятидесяти бродяг. Он говорил о Кресте, о воскресении и возрождении человека через Святого Духа. Заключительную часть своего выступления он посвятил вопросу о курении:
- Иисус освободит вас. Он может освободить вас и от пристрастия к сигарете.
Затем он перешёл к призывам:
- Каждый, кто хочет сегодня воспользоваться возможностью и обрести это освобождение, должен прямо сейчас кинуть свой табак сюда, на середину.
С разных сторон в его сторону полетели кисеты, трубки, листки сигаретной бумаги, табак и сигаретные пачки.
Если уж быть честным до конца, должен признаться, что я вовсе и не хотел обрести освобождение. К тому же я даже слишком любил это дело и выкуривал по меньшей мере шестьдесят самокрученных сигарет в день. Евангелист стал молиться, а в середине молитвы провозгласил:
- Если вы не хотите стать свободными, Иисус может изменить и вашу волю. Надо только попросить Его об этом...
После этих слов я ещё крепче сжал в руке кисет, я в него прямо судорожно вцепился. Я знал, что Иисус может изменить мою волю. Но только я не хотел, чтобы он её изменял. Я не хотел стать свободным. Я хотел курить.
Хотя тот миссионер и исчез из моей жизни, но это дело с куревом не давало мне покоя. Бог сказал Своё слово, теперь была моя очередь, как я этому ни противился. В общем, в течение следующих месяцев я два-три раза предпринимал мучительные и не очень искренние попытки бросить курить, но снова начинал. При этом у меня перед глазами всё время стояли слова: "Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете". Меня ужасно мучило то, что я никак не мог бросить, к тому же Ирэн уже давно освободилась от этого.
Теперь, после моей "генеральной уборки", Бог так настойчиво постучался ко мне, что я больше не мог и не имел права не услышать. Я сознавал, что моё тело должно быть храмом Святого Духа, который нельзя больше загрязнять. Выкурив все сигареты, остававшиеся в пачке, я твёрдо решил быть послушным до конца, и стал молиться:
- Господи, помоги мне, освободи меня от курения. Прости мне, что я разрушал своё тело никотином.
На следующее утро после завтрака я почувствовал сильное желание закурить. Но у меня хватило сил отказаться, когда кто-то предложил мне сигарету. Мне показалось, что сам дьявол протянул мне пачку. Днём я успешно преодолел такое же искушение. Во мне росла уверенность: я свободен! Я действительно свободен!

Дух Господа исследовал жизнь Ирэн и мою жизнь. Он не остановился и перед музыкой, одним из последних идолов, которого мы не хотели признать идолом.
Хотя явно оккультные пластинки всё ещё украшали наши полки, но мы их давно уже не слушали. Пластинки, которые были не так явно "тёмными", мы продолжали вкушать, как хлеб насущный. Мы не представляли себе жизни без музыки. Но когда мы повнимательнее присмотрелись к текстам, у нас глаза полезли на лоб от того, чем мы ежедневно кормились. Они прославляли антихриста, призывали к извращениям, воспевали жестокость и выливали на слушающих самые дикие наркотические философии.
После этого откровения я ужаснулся при мысли о двух вещах. Во-первых, будучи христианином, я понял, что эту музыку, которую я так горячо любил и которая сопровождала меня всю мою жизнь, я больше не могу слушать без угрызений совести. С другой стороны, не было такой христианской музыки, которую я хотел бы слушать, потому что христианской рок-музыки не существовало.
При таких мрачных видах на будущее я решил попробовать поторговаться с Богом. Я предложил Ему выкинуть только диски Black Sabbath и подобных оккультных групп. Но тут же мне стало ясно, что я пытался сам себя одурачить и пойти на жалкий компромисс. Я опять стоял перед выбором: с Иисусом во всём или во всём без Него. Что ж, тогда - с Иисусом во всём.
Мы освободили полки от пластинок. Когда я брал очередной диск, чтобы пополнить им растущую гору винила, я одновременно ощущал горечь потери и радость ещё одной завоёванной маленькой свободы. Единственной пластинкой, оставшейся стоять на полке, была Мессианская оратория Генделя. Я как-то взял её послушать у Нэша в порыве сентиментальности. Оставив пустые полки, мы начали осматривать свою квартиру. На многие вещи, которые здесь находились, мы теперь смотрели совершенно другими глазами. Святой Дух открыл нам, что мы должны выкинуть всё, что связывало нас с прошлым: трубки для гашиша, кальяны, благовонные курения, индийские масла, оккультные постеры, книги, украшения, альбомы со старыми фотографиями, дорогую системную одежду, кожаные куртки и сатиновые штаны из Лондона и Амстердама, письма и фигурки идолов. Мы собрали всё это барахло изо всех уголков квартиры и свалили в кучу рядом с пластинками. Гору нашей старой жизни увенчал телевизор. Мы решили начать всё сначала.
Тачку за тачкой мы катили наш хлам в мусоросжигательную печь.
Именно о таких решительных поступках мы читали в Новом Завете. Ефесяне собрали все свои книги, при помощи которых они занимались чародейством, и принародно сожгли.
Рабочие у опрокидывателя ошарашенно смотрели, как мы одну за другой кидаем вещи на съедение огню, а ведь всё это стоило десятки тысяч марок. Один из них, потеряв самообладание, произнёс:
- Вам, должно быть, жизнь надоела!?
- Точно, - ответил я, сияя, - нам окончательно надоела наша старая жизнь, и поэтому мы начали совершенно новую!
Когда мы вернулись домой, нас встретили неуютные голые стены.
В один из следующих дней в наш переломный хаос ворвался Бенно. Если он и раньше относился ко мне скептически, то тут он просто не мог сдерживаться. Одного взгляда на полки, где раньше стояли наши пластинки, было достаточно, чтобы его прошиб холодный пот.
- А куда это ты подевал диски? - воскликнул он изумлённо.
- Я оттащил их в мусоросжигательную печь.
Пока я это говорил, я понял, что причинил ему этими словами.
- Ты бы ведь мог отдать их мне, - разочарованно протянул он.
Как я мог ему объяснить, что то, что было вредным для меня, ему тоже не принесёт пользы? Ведь он ещё не был верующим.
Чтобы как-то спасти положение, я заявил, что Иисус дал мне теперь другую музыку, и поставил на вертушку Мессианскую ораторию. При первых же звуках Бенно схватился за голову от "восхищения". Если честно, то мне sound тоже показался ужасным. Эта пластинка скорее наводила меня на мысль, что лучше уж вовсе бросить слушать музыку.
Эта история создала трещину в нашей дружбе. Наши пути разошлись. Разумеется, я ведь теперь стал для него слишком набожным. У нас больше не было общей основы, и наши интересы уже явно не совпадали. Так же, как и Бенно, большинство моих старых друзей из системы не понимали, что со мной случилось и почему я делаю то, что делаю. Я вполне их понимал, ещё совсем недавно моя реакция была бы точно такой же.

Как и мы, многие Jesus-People предпринимали тогда "генеральную уборку" в своей жизни. Но некоторым из них не удавалось пойти дальше робких попыток. Неcколько примеров тому можно было наблюдать на ферме.
Однажды я гостил у них и случайно увидел в окно, как в утреннем полумраке какая-то фигура крадётся, как тигр, по саду. Фигура стала ковырять совком землю там и сям и вскоре наткнулась на то, что искала. Крадучись на цыпочках, приятель потащил выкопанный клад в свою комнату.
Я знал, что это он поволок. Он откопал пластинки, которые несколько человек днём раньше собрали и похоронили в знак того, что начинают новую жизнь. С тех пор у парня появилась довольно большая коллекция дисков.
Похожую ситуацию я наблюдал ещё, когда сюда приезжал тот цыганский миссионер, призывавший отказаться от курения. После того, как все разошлись, один тип очень рьяно набросился на выброшенные курительные принадлежности. После этого он мог хоть киоск открывать.
Но я решил идти до конца, и потому основательно наводил порядок в своём прошлом.
Святой Дух не обошёл вниманием даже мою манеру выражаться. Я, например, понял, что должен покончить с такими словами как "легавые" и прочими ругательствами. Иисус не позволял мне больше употреблять выражений, которые могут оскорбить или обидеть других. Я не мог одновременно восхвалять Его и пользоваться словарным запасом преисподней.

Потом настала очередь моих волос - а в этом был я весь! Чего я только из-за них не выстрадал, каких только оскорблений и унижений не натерпелся, даже поставил на карту семейное благополучие. Всё моё мировоззрение, все представления о ценностях были в ту минуту принесены в жертву ножницам и сантиметр за сантиметром падали на пол. Я чуть не кричал, такую это причиняло почти физическую боль. Но я знал, что для меня обратного пути нет.
Ну вот он я! Всё, чем я был и чем владел, я отдал Иисусу. Я пришёл к Нему со своей опустошённостью и печально спросил:
- Кто я теперь? Я больше не волосатый, но ведь я совсем не обыватель и не хочу им стать. Скажи мне всё-таки, что я должен делать?
Мое отчаянье сменилось Его покоем, и Иисус сказал:
- Я не хочу, чтобы ты стал обывателем, но Я не хочу, чтобы ты оставался бродягой. Ты должен жить как христианин. Иди за Мной, и Я покажу тебе, что значит быть Моим учеником.
После этого ответа мне было легко оставить позади своё прошлое. Надежда и уверенность наполнили меня, я снова обрёл будущее.

Jesus Is the answer...

Поскольку я не удалился в какой-нибудь монастырь, я был в курсе того, что творится в наркотической среде. Старые хиппи жаловались, что система разваливается, что идеалы, за которые мы когда-то вместе боролись, коммерциализировались и потеряли смысл. Молодые приходили, но для них уже ничего не означало быть хиппи, а значит не было уже и таких личностей. Я слушал жалобы "стариков", но меня всё это уже не касалось. Их борьба уже давно перестала быть моей борьбой. Мой фронт находился теперь совсем в другом месте.
Очень многие загибались от героина, постоянно кто-то кого-то динамил. Светлые головы, которые могли бы придать всему этому хоть какой-то смысл и обозначить цели, либо сами к тому времени превратились в обломки, либо таких просто больше не было.
Среди прочих рассказов я узнал страшную новость. Один мой приятель, который торговал героином и сам кололся, натворил дел. Во время проверки на дороге он в панике обратился в бегство. Однако полиция преследовала беглеца до самого дома. Jinkie заперся в квартире с женой и ребёнком и стал угрожать, что выпрыгнет из окна, если полиция попытается ворваться. Блюстители порядка растянули спасательное полотно под его балконом и начали ломать дверь. Тогда нервы у нашего приятеля не выдержали, и он бросился вниз с пятого этажа. Он упал на живот рядом со спасательным полотном. Травма оказалась опасной для жизни, и его увезли в больницу.
Я его там частенько навещал. Хотя он уже почти обратился, он никак не мог решиться на последний, самый главный шаг. Я уже много раз наблюдал, как люди очень близко подходят к Царству Божьему, но потом прикидывают, чего им это будет стоить, и всё-таки идут на попятную. Они просто не понимали, что нет ничего лучшего и более великого, чем жизнь с Иисусом. А жизнь тех кто понимал это менялась коренным образом. Почти каждый день кто-то обязательно обращался к Богу.

У нас с Мануэлем как-то возникло настроение поехать в Люденшайд. Мы почувствовали, что есть Божья воля на то, чтобы мы навестили наших добрых знакомых, мужа и жену. Они содержали там пивную. Мы прибыли к ним незадолго до полуночи. Последние посетители уже ушли. Хозяева приятно удивились нашему внезапному появлению. На наш вопрос, как у них дела, они честно ответили: плохо. Тогда мы начали объяснять им, что Иисус - вот ключ к решению их проблем. Они поверили нам и в ту же ночь обратились.
Супруги с самого начала оказались последовательными в своём служении. Они быстро переоборудовали свою забегаловку для проповеди Слова Божьего. Некоторые обращались прямо у них на кухне. Так и люденшайдская система постепенно начала пробуждаться. В местах, которые раньше были суверенной территорией дьявола, он теперь чувствовал себя уже не так уверенно.
Не успели мы в своей общине осилить "генеральную уборку", как появился один из бывших диск-жокеев с новым кличем.
- Знаете, где я сейчас был? - выпалил он. Не дожидаясь ответа, он продолжал: - В универмаге, в отделе кадров.
- Снова собираешься пойти работать? - спросил я, усмехнувшись.
Нет, - ответил он, - просто я раньше кое-что украл в этом магазине, и Святой Дух указал мне, что я должен пойти туда и спросить, как это можно уладить.
Это, несомненно, говорил Сам Господь! Все, кто был в комнате, тут же были изобличены. И я, конечно, тоже, потому что раньше брал всё, что плохо лежит. Не могу сказать, что я был в восторге от этого изобличения. То есть ну совершенно не был в восторге. Снова во мне поднялись протест и сопротивление. Но на этот раз я поступил по-другому. Бог сказал Своё слово, и я спросил Иисуса, с чего я должен начать приводить свою жизнь в порядок. Большинство наших первым делом отправились в магазины, где они раньше что-то украли. Я думал, что и мне следует поступить так же. Но Святой Дух повёл меня совсем в другую сторону - к моему отцу!
- Ох, ну и дела, - вздохнул я, - но это же совсем не то!
Смутные картины моего детства всплывали у меня в памяти... Как я стоял перед отцом и смотрел на него, полный ожидания. Он только что принёс домой потрясающую новость:
- Начинаются большие манёвры. Я возьму тебя с собой на вокзал. Там ты наконец сможешь посмотреть на настоящие танки, как их будут грузить на платформы.
В тот день англичане, американцы и канадцы выводили свои военные части, навсегда покидая Германию. Я был вне себя от радости. Великий момент приближался, мы уже собирались идти, но тут мама к моему ужасу перечеркнула наши планы:
- Нечего мальчику на это смотреть! Он останется дома.
Родители начали круто ругаться друг с другом, а я стоял между ними. Отец хотел взять меня с собой, но мать стояла на своём: "Он останется дома!" После энергичного обмена ударами она вышла из боя победительницей. Отец пошёл без меня. Растерянный и совершенно убитый, я остался с мамой. Я любил отца больше всех на свете и безгранично восхищался им. А тут он меня так разочаровал. Сражённый этим ударом, я решил про себя: Ну и предатель!" С тех пор я уже не верил ему так безоговорочно, начал повнимательнее присматриваться к нему и, естественно, замечать его недостатки. В наших отношениях появилась трещина, которая с годами становилась всё глубже.
Передо мной возникали ещё картины, я вспомнил, как восставал против отца. Поправки, которые он хотел внести в мою жизнь, я с негодованием отвергал. Что мне больше всего не давало покоя в этих конфликтах - это то, что отец часто оказывался прав. Но я не слушал его, как не слушал вообще никаких авторитетов. Я не хотел никого признать выше себя, не хотел, чтобы кто-то вмешивался в мою жизнь, хотя бы даже только разговорами.
Все ссоры последних лет проходили у меня перед глазами. С каждым воспоминанием во мне всё сильнее росло страстное желание преодолеть пропасть между нами. И я знал, что мост через эту пропасть - Иисус.
Гора, выросшая за годы наших раздоров и враждебности, казалась непреодолимой. Как же мне её покорить? Но Слово Божье говорило: "Если будешь иметь веру с горчичное зерно и скажешь горе сей: "перейди отсюда туда'', и она перейдёт". И я сказал горе:
- Перейди.
Это зажгло во мне новую надежду, и я решительно направился в родительский дом.
- Мне надо с тобой поговорить, - робко начал я.
Отец сначала хотел уйти от разговора. Его смутило то, как я начал. Но я не сдавался:
- Пап, я был ненормальный. Я принимал наркотики и вообще многое делал не так. Я не слушал тебя и порой обижал. Прости меня, пожалуйста, я хочу помириться с тобой.
Отец смущённо попытался замять разговор:
- Ну что ты, сынок, не так уж всё было и плохо...
Но я настаивал на том, что хочу помириться с ним. Я специально не вспомнил об обидах, которые он мне причинил, я только хотел получить прощение своей собственной вины, чтобы отец извинил меня. И тогда он вдруг сказал:
- Мой мальчик, я тоже не всегда поступал правильно... Я часто был беспомощен и не мог ничего изменить. Ты можешь тоже простить меня?
Мы обнялись и простили друг друга.

Шаг за шагом я приводил свою жизнь в порядок. Звонил бывшим учителям, пошёл к директору школы и попросил у него прощения за свои хулиганские выходки. Потом пошёл в магазины, чтобы признаться в воровстве. Как ни странно, но везде двери были открыты для меня. Никто не подавал в суд, чтобы я уплатил штраф, и вообще не требовал никакого возмещения убытков. Наоборот, никто не хотел мешать мне на моём новом пути. А ещѐ я поехал к родственникам матери и попросил у них прощения за свои выходки. Мы даже помолились вместе.
Вообще говоря, ободрённый всеми этими событиями, я вполне мог вплотную заняться последним "делом". Но я не решался. Мне казалось, что я не справлюсь.
Дело было вот в чём. После того, как мы съехали из наркотической коммуны, все остальные жильцы тоже были выселены. Дом перешёл во владение новому хозяину, и он не захотел терпеть хиппи в своём шикарном доме. Он был типичный обыватель. Хотя нас и не касалось это выселение, но мы были так возмущены, что помогли бывшим коммунарам погрузить на грузовик шикарную мебель, которая частично принадлежала хозяину. Потом эту мебель спокойненько поделили между собой. Мы с Ирэн не оставили себе ничего из своей доли, а отдали тем, кому это могло пригодиться.
После этого домовладелец заявил на нас, и полиция пришла в нашу новую квартиру в поисках мебели. Так как они ничего не нашли, то не могли и ничего доказать.
А для пущей важности мы ещё и пригрозили домовладельцу,что подадим на него в суд за клевету, если он ещё раз вздумает нам досаждать.
Теперь вся эта история представлялась мне в совершенно ином свете: это было воровство. Когда я представлял себе, что должен пойти к этому человеку, меня охватывал дикий страх. К тому же я не знал, где взять такую огромную сумму, чтобы оплатить ему убытки. И я всё откладывал это дело в долгий ящик - излюбленный приём дьявола. Когда меня начинали мучить угрызения совести, я гнал их прочь, убеждая себя в том, что ведь Иисус мне простил. Собственно, так оно и было, но Иисус ожидал от меня ещё и того, что я должен быть готов ответить за это.

В это время мне приснился сон. Я шёл по дороге с несколькими друзьями, и вдруг в следующее мгновение почувствовал, что остался один. Я оглянулся и увидел, что некоторые из них озираются назад, некоторые повернули обратно, а кто-то ушёл с дороги вправо и влево. И Иисус сказал мне очень ясно:
- Ты тоже хочешь отречься? Или пойдёшь со Мной, даже если остальные отвернутся от тебя?
Я проснулся и решил: "Даже если все откажутся от Тебя, Господи, я останусь с Тобой". Моё решение было непоколебимым, чтобы ни случилось.
Тем временем жизнь каждого в отдельности в общине была подчинена общему служению. Это отделяло мякину от чистого зерна, что было болезненным, но здоровым процессом. Наши ряды редели. Требования, которые Бог предъявлял к нашей жизни, становились всё более серьезными, и те, кто просто хотел покайфовать с Иисусом, оказались несостоятельными. Если первые откололись ещё при крещении Святым Духом, то другие отпали после покаяния. А когда пришло время покончить с "волосатостью" и на деле привести свою жизнь в порядок, тут настала очередь третьих.
Но нас всё равно осталось много. Сообща мы преодолевали трудности. Конечно же, и у нас время от времени клочья летели. Но споры были очень открытыми, и мы без обидняков доводили их до конца. Иногда дело доходило чуть ли не до драки. Но мы бы скорее поколотили друг друга, чем стали бы притворяться, что у нас всё тихо мирно, когда на самом деле мира нет. Но мы старались помириться до конца дня, потому что буквально придерживались Слова: "Солнце да не зайдёт во гневе вашем". Мы смирялись друг перед другом, просили прощения, и всё снова становилось на свои места.
Я не хотел бы потерять эти отношения. Со многими из своих теперешних братьев и сестёр я раньше ни за что не захотел бы быть вместе. Но теперь, когда Иисус был в центре, с некоторыми из них у меня завязалась настоящая дружба. Со дня крещения Святым Духом она стала ещё прочнее.
Во всём, что мы делали, мы старались соблюдать меру, но всё-таки иногда в чём-то круто перебарщивали. Когда мы открыли для себя новые языки, некоторые старались только на них и говорить. А когда Господь сказал нам, что мы должны прекратить работать, то тех, кто ходил на работу, мы стали считать совершенно бездуховными.
Однажды Нэш ещё с одним парнем из коммуны отправились в путь на машине. Они с особой силой чувствовали, что ими движет Святой Дух, но не знали, куда Он их приведёт. На обратном пути благословения хватило, судя по всему, лишь до окраины Изерлона, где маленький Рено окончательно развалился. Оставшуюся часть пути до дома им пришлось идти пешком. Они рассказали, что доехали до Шварцвальда и обнаружили там ещё одну коммуну Jesus-People.
Они с воодушевлением сообщили, что эти ребята продвинулись дальше нас.
- У них в жизни такой порядок, - восторженно рассказывал Нэш, его глаза блестели.
Когда он во всех подробностях описал, что у них там творится, меня затошнило.
- Утром они встают в пять часов и завтракают. Каждому ровно по одному бутерброду...
Для меня это было, как кошмарный сон. Я сразу представил себе, как каждый из нас сидит перед своим дневным пайком - бутербродом.
- И весь день у них расписан по минутам.
Мне прямо дурно стало, когда я вдруг сообразил: а ведь это он серьёзно думает, что мы теперь должны всё бросить и тоже начать такую жизнь… После этого разгорелся долгий спор. Кончилось тем, что мы раскололись на два лагеря.
Одна группа хотела более сурового образа жизни и стояла за Нэша. Другие вовсе этого не желали и поддерживали меня. "Суровые" удалились в жилую комнату, а "либералы" заняли оставшуюся часть квартиры. Мы закрыли разделявшую нас дверь и не желали более иметь и друг с другом никаких дел.
Так как мы тогда ещё не выкинули нашу музыку, мы, "бездуховные", купили для начала бутылочку вина и врубили усилитель на полную катушку. Мне было ни жарко ни холодно оттого, что эти мещанские любители порядка отвязались от меня. Да они же просто ненормальные!
В жилой комнате сидели якобы "духовные" и смотрели телевизор. Один из них зашёл к нам и с дурацкой иронией заметил:
- Ха-ха, посмотри-ка на этих бездуховных балдёжников, они опять накачиваются.
Ну это уж было слишком, с меня было довольно:
- А сами-то целый день смотрите ящик! Да у вас уже глаза квадратные!
Прошло всего несколько секунд, и мы оба были уличены Святым Духом. Снова пришло раскаяние. После этого воздух стал чистым, а мы согласились друг с другом, что Бог покажет нам, как мы должны жить.

Я допустил большую ошибку в отношениях с отцом, который, к моему сожалению, продолжал ходить к мормонам. Мы с ним ещё раньше вели ожесточённые дискуссии на эту тему, но они так ни к чему и не привели. Готовый на всё, я решил поставить точку в этом деле и окончательно доказать ему, что его мормонское учение - это учение тьмы. Я положил свою Библию на стол и бросил ему вызов:
- Положи свои мормонские книги рядом. Я помолюсь, чтобы Бог послал огонь с неба и сжёг то, что неправильно.
Я чувствовал себя как Илия на горе Кармил, когда он бросил подобный вызов пророкам Вааловым. Реакция отца была чрезвычайно бурной. Разозлившись, он поднял свою большую руку лесника и собрался мне врезать. Но замахнувшись, он вдруг покорно опустил руку. В это мгновение Святой Дух сказал мне так, что я не мог не услышать:
- Ты не должен спорить со своим отцом, ты должен любить его.
С тех пор мы больше никогда не говорили на эту тему, а я стал молиться за него и потихоньку, шаг за шагом, старался восстановить наши отношения. Они становились всё глубже, а вместе с ними и моя любовь к нему.

Новая интересная глава открылась в нашей жизни, когда Бог затронул мои отношения с Ирэн. Со времени нашего обращения они становились всё прочнее, мы хорошо понимали друг друга и чувствовали, что Бог благословляет нас и ведёт вместе.
Однако был момент, когда я подверг это сомнению, хотя и ненадолго. Ведь я был убеждён, что если ты что-то не получил однозначно от Бога, то должен принести это на Его алтарь. И я начал сомневаться насчёт Ирэн. Дал мне её Бог, или я сам её взял? Ведь она уже была частью моей прошлой жизни. Как я ни был благодарен за то, что мы вместе могли идти этим путем, мне не давала покоя мысль, а вдруг я взял её самовольно? Чтобы уж наверняка не сделать ошибки, я принял решение против своих чувств. Я решил вручить наши отношения Господу, чтобы он Сам распорядился ими.
Когда я вернулся домой из очередной поездки, я рассказал Ирэн о своём решении. Оказывается, она тоже ожидала чего-то подобного. И вот мы снова заплакали, обнявшись. И отдали Богу нашу любовь в молитве. Прошло полдня в слезах и молитвах, пока нам окончательно не стало ясно, что мы действительно принадлежим друг другу.
Таков Его план, иначе Он не привёл бы нас к Себе вместе.
Вопрос о женитьбе встал перед нами по нескольким причинам. Мы читали об этом в брошюрах, и евангелисты, с которыми мы встречались, спрашивали нас о наших отношениях. Но с вопросами на эту тему они упирались в глухую стену. Мы чувствовали себя женатыми и не собирались подчёркивать этого обстоятельства официальной регистрацией. Но из-за постоянных изобличении этот деликатный вопрос становился всё более неотвязным. Можно жить вместе без свидетельства о браке, или же Господь этого не благословляет?
Мы внимательно перелистали Библию и обнаружили, что надо заключать союз пред Богом и людьми. К тому же мы хотели подчиниться существующим властям. Ведь Бог установил порядки для защиты Своих созданий. А так как мы раньше поднимали бунт против каждого, кто хотел показать свою власть над нами, мы потеряли эту защиту и в конце концов пришли к наркомании и оккультному плену.
И вот наступил великий день, когда мы решились подчиниться кодексу и Слову Божьему и расстаться со своей свободой и независимостью, которые казались нам столь значительными. Мы решили организовать всё по-быстрому. Сообщили о нашем решении родителям, спросили друзей, не согласятся ли они быть свидетелями, и отправились в повседневной одежде в загс, чтобы оформить наши отношения, продолжавшиеся уже не один год.
Бракосочетание оказалось весьма скучным мероприятием. Чиновник в загсе, похоже, не верил ни в верность, ни в любовь. Он прочитал нам подробную лекцию о том, какие возможности существуют для развода.
После этого была маленькая вечеринка у моего отца, и некоторые из гостей помолились за нас. Вот, собственно и всё.
Не за горами было Рождество. Для нас это означало: нести людям любовь Господа, особенно тем, кто уже не ждал от жизни ничего хорошего, - больным и старым.
Мы зашли в книжную лавку и спросили хозяйку, нет ли у неё рождественской упаковочной бумаги. Она отдала нам целый здоровый рулон. Ободрённые такой щедростью, мы несколько раз сбегали в подвал и притащили наверх ящики с нашими книжками и брошюрами. Мы красиво упаковывали их, сопровождая сердечными рождественскими поздравлениями, и сотнями складывали эти пакеты в кухне. В дни перед Рождеством и в сами праздники мы по нескольку часов были на ногах, вручая наши подарки. Мы ходили из больницы в больницу, из одного дома престарелых в другой, с этажа на этаж, из комнаты в комнату.
Сначала и остальные ходили с нами, но под конец остались только мы с Ирэн. Многие радовались тому, что мы их навестили, и мы молились с ними, некоторые растроганно плакали. А некоторые, похоже, были сильно озлоблены против христианства. Сколько несчастных людей увидели мы за эти несколько дней, это было просто невыносимо.
Эта рождественская акция оставила во мне чувство умеренности, что моя связь со старшим поколением восстановлена. Раньше старые люди были для меня, как вышедшая из моды одежда. Мне нечего было им сказать, так же как и им мне. Теперь я знал, что они были такими же потерянными, как и хиппи, которые в сущности оставались идеалистами. Им тоже нужно в жизни мерить вещи Божьей мерой, им тоже нужно Его прощение. Когда я это понял, я с лёгкостью простил их за то наследство, которое они оставили мне с национал-социализмом. В первый раз я был благодарен за то, что я немец, я примирился со своей национальностью. Ведь в конце концов Бог сознательно сотворил меня немцем. Это был Его план, когда Он создавал меня во чреве матери.

В связи с этим я начал читать о евреях, и я понял, что они были избранным и возлюбленным народом Божьим. Израиль был стрелкой на часах мировой истории и должен ещё выполнить важную роль, особенно в свете второго пришествия Христа. В своей книге "Старая планета Земля - куда?" Хол Линдси очень живо описывает события последних дней. Я проглатывал страницу за страницей, а в нашей общине эта книжка скоро стала "хитом" Мы начали особенно активно молиться за Израиль и благословлять Иерусалим.

Jesus puts the song in our hearts...

"Мы христиане. Если Вы хотите посетить нас, мы живём по адресу: ул. ... д. 42-а". Идея изготовить такой штемпель родилась у нас во время рождественской акции.
Мы поставили этот штемпель на всех книжках и брошюрах, которые только смогли найти. Кое-кто на это откликнулся, к нам стали приходить разные люди.
Мы все вместе ломали голову над тем, как сделать проповедь Евангелия более действенной. Нам казалось очень тягостным делать это на уровне один - другому. Лучше всего было бы во весь голос возвещать прямо на улице: "Иисус жив! Он пришёл, чтобы исцелить и освободить вас! Иисус даст вам новую жизнь!" А ведь почему бы нам действительно не проповедовать прямо на улице? Вот оно!
Но только как нам всё это обставить? Мы откопали где-то старый стол, наполовину отпилили у него ноги, и снова пробил час книжек в подвале. Среди них были и брошюры с моим свидетельством "Наконец свободен", выпущенные у Вернера Хойкельбаха. Наши запасы этих брошюр были просто неисчерпаемы. Сами мы их почти не читали, находя их довольно скучными. Но благодаря им у нас была зацепка, чтобы вступать в разговор с людьми.

И вот настала суббота, когда мы решили выйти на улицу. Подготовка к этому событию получилась более чем основательная. Мы всё молились и молились, пока кто-то из нас не решил:
- Ну всё, пора идти.
То, что мы так долго молились, было больше признаком страха, чем веры. И вот, зажав под мышками книги и закинув за плечи гитары, мы взяли стол и выдвинулись из дому. "Господи, только не пошли мне навстречу никого из старых знакомых, и дай мне живым и здоровым пережить это утро", - помолился я про себя. Но как только мы вышли на улицу, мне сразу навстречу попался мой бывший мастер. Я испытал дикое желание тут же оказаться на другой стороне улицы. Но я прекрасно знал: если я сейчас струшу и не дам ему книжку, то я уже никому её не дам.
Мастер был совершенно ошарашен, когда я с ним заговорил. После обычных формальных приветствий я с дрожью вручил ему брошюрку со своим свидетельством. Он взял её, явно озадаченный, и пошёл себе дальше. Первая победа над лукавым была у меня в кармане. Теперь он не сможет чинить мне препятствия.
Мы раздавали книжку за книжкой, и тут же завязывались разговоры. К сожалению, улица была не только в нашем распоряжении, пришлось делить её с коммунистами, которые как раз затевали ожесточённые идеологические споры. Но мы не для того вышли на улицу.
Мы прибыли на место, которое выбрали для нашей акции, и начали петь и читать молитвы, потом стали раздавать наши брошюрки, пытаясь таким образом оттянуть решающий момент. Но стол с отпиленными ногами однозначно заявлял своим присутствием, что в конце концов кому-то придётся на него залезть и начать евангелизировать.
Все были одного мнения:
- Вальтер, ты должен начать говорить.
Я подбадривал сам себя, уговаривая: "Это же всё равно что езда на велосипеде. Надо только сесть и начать крутить педали, остальное всё получится само собой". Наконец, решившись, я вышел на середину, забрался на стол и во весь голос начал свою речь. Чем увереннее я говорил, тем больше меня воодушевляли и захватывали собственные слова. Это было просто здорово, я испытывал огромное наслаждение. Правда, когда я закончил, мой восторг быстро прошёл. Через две минуты я уже не помнил, о чем я вообще говорил. А вдруг я наговорил чего лишнего? Народу после моего выступления осталось не так уж и много, а уж чтобы кто-нибудь обратился, об этом и речи не было. Однако привкус тоски быстро рассосался, и я снова воспрянул духом. Ведь я всё же проповедовал перед людьми.
В результате нашей уличной акции к вечеру наша квартира была полна людей, которые пришли посидеть у нас и пообщаться. Многие, кого действительно тронуло то, о чём мы говорили, потом ещё не раз приходили к нам. А некоторые даже вручили свою жизнь Иисусу.

По нескольку часов подряд я дискутировал с нашими гостями о Папе и о несправедливой позиции церкви по отношению к бедным. При этом мне часто бросалось в глаза, что они не могут говорить о личности Христа без связи с какой-нибудь конфессией или каким-нибудь институтом. Приходилось пробивать толстую стену религиозных штампов и традиций, чтобы прийти к самому главному, к сердцу собеседника. И тогда разговор становился честным и открытым.
Я видел, как люди реагировали и что из этого получалось, и тогда у меня зародилась мечта. Я понял, что хочу проповедовать Слово Божье - на улице, в залах, единицам, сотням и тысячам людей... Я бы призывал их отдать свою жизнь Иисусу, и они бы обращались. С тех пор эта мечта захватила меня и не давала покоя.
Однажды Господь озадачил нас новым посланием:
- Дети мои, у Меня есть и другие овцы в хлеву.
Мы не могли понять, что бы это значило. Когда мы после этого помолились, мы пришли к выводу, что мы, пожалуй, не единственные христиане в городе. Должно быть есть и другие, и Господь, по-видимому, хочет, чтобы мы их нашли.
Но только где они есть, эти христиане? Мы обратились к Вернеру Хойкельбаху. Его сын прислал нам письмо, написанное в очень дружелюбном тоне. Он упомянул, что его отец умер несколько лет назад, и приложил адреса пяти разных свободных церквей.
Мы тут же задумались над вопросом: а правильно ли это вообще с точки зрения Библии? Ведь в Библии всегда говорилось об одной христианской общине на весь город. Павел писал общине в Коринфе и в Ефесе, или Колоссянам. А почему же у нас в городе целых пять общин, да ещё и мы в придачу? А кому Бог отправил бы Своё послание и Изерлоне?
После мучительных раздумий мы нашли этому убедительное объяснение. Вероятно, в нашем городе столько христиан, что ни один зал не может вместить такое количество народу. В таком случае, решили мы, это очень даже правильно - собираться в нескольких небольших помещениях. То, что они были одним целым, было видно уже из названий. Они все звучали похоже, везде были одни и те же слова: свободная, христианская, евангелическая община или церковь. Как бы там ни было, мы решили познакомиться с остальными овцами, и, вооружившись адресами, отправились на их поиски.

В следующее воскресенье мы встали по нашим понятиям довольно рано, оделись как на праздник и отправились знакомиться с другими верующими.
Первая община, которую мы решили навестить, размещалась в здании старой фабрики. Без пяти десять мы поднялись по лестнице, ведущей в помещение, где они собирались. Впереди было несколько свободных рядов, где мы сразу и разместились. Мы видели, что наше появление привлекло всеобщее внимание. Тех, кто постоянно ходил на богослужения, было не так много, все были как на ладони, так что наше посещение было весьма заметным событием. По нашим представлениям мы выглядели очень даже прилично, ведь мы постриглись, пусть даже у некоторых ножницы лишь слегка коснулись волос. В своих славных нарядах, которые мы себе сшили из самых невероятных материалов, включая шторы, мы, по-видимому, произвели на них странное впечатление. Но если бы у нас даже и были деньги на одежду, мы всё равно не стали одеваться как они, это был бы абсолютно не наш стиль.
Толкование Библии нам показалось очень сухим, и вообще служба как-то прошла мимо нас. Здесь мы не нашли ничего такого, что могло бы быть для нас полезно. Атмосферу можно было сравнить разве что с морозильником. Но мы думали, что зато после службы у нас будет достаточно времени пообщаться с нашими новыми знакомыми. Они ведь тоже наверняка захотят с нами познакомиться. Но наш первый контакт не пошёл дальше обмена несколькими репликами, потому что все спешили домой, где их ждал обед. Мы остались одни.
Ну ладно, подумали мы, попробуем ещё раз. Но в следующую среду, когда мы пришли к ним на библейский вечер, нас ждало всё то же самое. Только на этот раз было легче начать разговор. Однако он по большей части состоял из их изучающих вопросов:
- А кто вы такие? А вы откуда?
Со всем простодушием, ни о чём не подозревая, мы рассказали им обо всём - начиная с нашего обращения, крещения Святым Духом, как мы говорили на новых языках, как освобождались от демонов и наркотиков, и закончили покаянием. В ответ на это на нас обрушился поток, как если бы в огонь плеснули воды:
- Так вы что же, пятидесятники?
- Вы, может, харизматики?
Членов общины вдруг охватил ужас, а мы вообще ничего не поняли. Мы при всём желании не могли им ничего ответить, потому что просто не знали, кто такие пятидесятники и кто такие харизматики.
Наша наивность настроила их более примирительно, и они снова заговорили с нами слегка приветливей. Однако следующая волна холода не заставила себя долго ждать.
Когда мы спросили их про другую общину, которую тоже собирались навестить, атмосфера застыла полностью. Термометр упал значительно ниже нуля.
Выяснилось, что та, другая община находится всего в нескольких метрах, буквально за углом. Наши новые знакомые пытались удержать нас от того, чтобы мы туда шли, они скептически заметили:
- Ну чего вы там не видели? У нас вы найдёте всё, что вам нужно.
Мы поняли, что эти общины не очень-то дружат. Это открытие нас весьма неприятно удивило.

В следующее воскресенье мы отправились в ту, другую, общину. Здесь тоже всё звучало слишком уж теоретически, теологически и заумно. Наша внешность не соответствовала их представлениям. В разговоре к нам они отнеслись ещё более критически.
Когда мы предложили им объединиться с той, первой свободной церковью, они в ужасе схватились за голову. Но мы привели им наш логический расчёт: их двадцать пять и тех тридцать пять человек наверняка нашли бы зал, где можно вместе совершать богослужения. Мы бы тоже присоединились. После этого разговор как обрубило.
Мы посещали общины по всему городу и однажды попали на одно очень странное собрание. Когда ведущий сказал: "А сейчас помолимся", все тут же упали на колени. В мгновение ока мы остались единственными, кто продолжал сидеть на стульях.
В другой раз мы пришли в церковь, где женщины сидели справа, а мужчины слева. Мы, к счастью, быстро это заметили, и всё обошлось нормально. Вот только Нэш, который немного припозднился, с разбега уселся рядом с Сильвией посреди женской половины. С этого момента нам трудно было с должной серьёзностью следить за ходом литургии. Бедняга выглядел весьма бледно, когда он наконец последним понял, куда он попал.
Вообще эта церковь понравилась нам чуть ли не больше всех. Там было как-то хорошо. Братья произносили сильные молитвы, а когда они учили, что-то действительно трогало за живое. С этой общиной у нас могли бы наладиться хорошие отношения, если бы не маленький ляпсус. Нас увлекла их серьёзность, мы буквально слились с их богобоязненными, огромной силы молитвами. И вдруг у одного из наших ребят тихонько вырвалось робкое "аллилуия". После этого собрание приняло неожиданный оборот. Братья со всем рвением принялись вязать фанатиков и демонов.
Когда служба закончилась, нас вызвали к кафедре. В весьма жёсткой форме нам заявили, что мы впредь не должны себе такого позволять, если хотим ещё сюда приходить. Мы всё поняли.
В конечном итоге наши хождения по общинам были сплошным расстройством, от нас всюду отворачивались. Но везде находились отдельные христиане, которые, как мы чувствовали, принимали нас. Мерилом для нас была их любовь, а не их теология. Мы сохраняли тесный контакт с этими верующими. Самое интересное, что они чаще всего тоже страстно желали исполнения Святым Духом.
Мы с удовольствием разрешали им принимать участие в нашей общинной жизни. Они тоже всё время приглашали нас на обед или на кофе и были открыты для того, чтобы разделить с нами свою жизнь. Среди них была одна супружеская пара, которая принялась искать нас сразу после плакатной акции. Они уж было подумали, не было ли это операцией Евангелического союза, которую они пропустили. Но когда выяснили, что Евангелический союз здесь ни при чём, они подумали, что наверное есть ещё другие христиане. Они разыскали нас и с тех пор частенько заходили в гости.
Но в целом нас приводило в ужас отношение церквей, прежде всего то, что они не верили написанному в Библии. Это был просто кошмар, когда они заявляли, что сегодня больше нет знамений и чудес, что они кончились с Деяниями Апостолов.
В какого же Иисуса они верили? Ведь совершенно чётко написано, что Иисус каким был вчера, таков есть сегодня и таким же останется на веки вечные. А что же тогда было с нами? Мы были в замешательстве.
Лучик надежды блеснул в нашей беспомощности, когда ребята из Дюссельдорфа рассказали нам об одной маленькой общине. Она, по их словам, была просто "супер". Это разожгло наше любопытство, и мы поехали туда. Эта община тоже размещалась на заднем дворе. Двести человек собирались там для совершения богослужения.
Нас приняли очень сердечно. Пожилые люди вели себя очень трогательно, сразу принялись нас обнимать. Хвалебная молитва Господу захватила меня.

Когда все стали восхвалять Господа на новых языках, я почувствовал себя так, как будто после долгих блужданий по дорогам возвратился, наконец-то, домой. Потом была проповедь о любви Господней, от которой мои дух и душа свободно вздохнули. Святость Господа была настолько ощутима, что Святой Дух тут же изобличил меня во множестве грехов, в которых я до сих пор не раскаялся.
После службы я не мог дождаться, когда мы наконец придём домой к нашим друзьям. Я тут же заперся в ванной. Я плакал, потому что Бог глубоко тронул меня. Благодарный за Его любовь, я покаялся во многом.
Когда христианам в Изерлоне стало известно, что мы были в Дюссельдорфе у "харизматиков", разразился настоящий скандал. Теперь всё, что у нас было и всё, что мы делали, окончательно стало считаться "от лукавого". В нашей общине разразился кризис веры, и многие отошли от неё, не выдержав этого испытания. Они чувствовали себя совершенно потерянными и с негодованием ушли от всех этих постоянных конфликтов между верующими. Зато остальные твёрдо придерживались того, что сказал Господь. Нам нужно было устанавливать отношения с другими верующими, какими бы странными и ограниченными они нам ни казались.

Чем ближе я узнавал народ Божий, тем больше меня беспокоила его разобщённость и вечные раздоры. Что-то не было видно, чтобы выполнялась заповедь Христова: "По тому узнают все, что вы ученики Мои, если будете иметь любовь между собою". Меня немного успокаивало то, что ещё Апостолу Павлу хорошо были известны эти проблемы с единством тела Христова. В послании к Коринфянам он резко осуждал разногласия между тамошними христианами. Они не должны говорить, что они "Аполлосовы" или "Павловы", но должны быть едины во Христе. Меня поражало, что со времён Павла у христиан было почти две тысячи лет времени для решения этой проблемы, но её явно не решили. Когда я ещё прочитал в Псалме 132, какое благословение лежит на единстве христиан, я твёрдо понял, что мы должны молиться о единстве народа Господня в Изерлоне.

Мы прочитали объявление о ежегодной Неделе всеобщей молитвы. Все христианские группы приглашали собраться и молиться вместе. Я увидел в этом шанс претворения в жизнь то, что недавно открылось мне. Но меня ожидало горькое разочарование. За редким исключением приходили лишь верующие той группы, которая была в тот вечер ответственной за проведение собрания.
Наша община практически не имела никаких дел с официальной
церковью. Одной из случайных точек соприкосновения было то, что какой-то католический священник опубликовал в газете резкое письмо против "Иисусовых сектантов из наркотической системы", в котором публично нападал на нас. Мы хотели поговорить с ним, но он отверг все наши попытки. Он просто-напросто не открыл нам дверь. "Вот она, официальная церковь, здесь наверняка меньше всего настоящих верующих", - таково было однозначное мнение нашей общины.
Между тем мы несколько раз побывали в Дюссельдорфе, там мы многому учились и получали вдоволь духовной пищи. И мы продолжали ходить по изерлонским церквям.

Мы всегда серьёзно готовились в молитве к богослужению. Некоторые из нас уже регулярно посещали определённые свободные церкви. Мы с Ирэн тоже выбрали себе одну. Но каждый раз это заканчивалось одинаково. Несмотря на основательную подготовку и полную отдачу, в конце мы чувствовали ужасную усталость. Нас это не воодушевляло, а наоборот приводило в уныние.
Явные богословские разногласия между Дюссельдорфом и Изерлоном вовлекли нас в тяжёлые конфликты. Нас мучили всё те же вопросы: как относиться к крещению Святым Духом и к новым языкам? А к остальным дарам? То, что было написано в Библии, говорило об этом в пользу нашего опыта и против того ужасного изнуряющего давления, которое мы испытывали со стороны "верующих-нехаризматиков".
Разногласия, в которые мы были невольно втянуты, остались не без последствий. В нас росла растерянность, один из наших ребят так запутался, что раскаялся в крещении Святым Духом. Мы пытались удержать его от этого, но он сказал, что больше ни за что не хочет снова попадаться на удочку дьявола. Наш зов становился всё громче:
- Господи, куда же дальше?

Чтобы окончательно во всём этом разобраться, нас с Нэшем делегировали в Дюссельдорф посоветоваться с тамошними пасторами. Если кто-то может ответить на наши вопросы, то только они. Но когда мы туда приехали, то выяснилось, что они как раз в отъезде. Нас это ужасно расстроило. Неужели мы подчинились ложному порыву? Мы очень живо представили себе разочарованные лица наших, когда вернёмся без долгожданного ответа.
Совершенно растерянные, мы поехали в дюссельдорфскую коммуну. Один знакомый пригласил нас на кофе, сказав:
- Сегодня я, когда ходил в магазин, вроде бы случайно встретил одну восьмидесятилетнюю женщину. Они с мужем сорок лет занимались миссионерской деятельностью. Она сейчас как раз придёт ко мне в гости. Не хотите с ней познакомиться?
"Ох, - подумал я, - восьмидесятилетняя миссионерша, что-то нет у меня особого желания...". Миссия - при этом слове я представлял себе дремучий лес, полевую кухню, каннибалов и маленькую фигурку негритёнка для жертвенных монеток. А нас сейчас волновали совсем другие вопросы.
Но так как мы всё равно не знали, чем себя занять, мы приняли приглашение и остались. Мы пили кофе вместе с этой восьмидесятилетней миссионершей и разговаривали о том, о сём. Я слушал, но так, в пол-уха, потому что меня вообще-то больше занимал вопрос, чего ради мы тут, собственно, сидим. Но пожилая дама об этом не догадывалась. Она начала рассказывать об их с мужем миссионерской жизни. Они упорно трудились около десяти лет, но ни одна душа так и не обратилась.
- Мы уж совсем было собрались всё бросить, - вздохнула она, вспоминая прошлое, - чувствовали, что всему конец. Но тут у нас произошла решающая перемена. Мы принял крещение Святым Духом, и вот тогда началось пробуждение.
С невероятной энергией бабушка стала поучать нас:
- Вот, молодые люди, то, что вам нужно, - это крещение в Святом Духе. Вам нужно говорить на новых языках, вам нужны дары Духа.
Она разошлась так, что и не остановить. Мы внутренне стояли перед ней по стойке "смирно", как солдаты перед фельдфебелем. Мы точно знали: вот он, наш урок Слова Божьего. Здесь Сам Дух Святой обращался к нам. Буквально заглядывая ей в рот, мы впитывали каждое слово и чувствовали, что мы на правильном пути. Мы сердечно поблагодарили старушку и, едва сдерживая радость, помчались домой, не забывая по дороге усердно восхвалять Господа.
Нас ждали с нетерпением. Мы только воскликнули:
- Ребята, всё правильно!
И тут же все взорвались радостными криками. Потом мы рассказали им о своём приключении. В комнате было тихо-тихо. Можно было бы услышать, если б иголка упала.
Потом во время благодарственной молитвы тот приятель который раскаялся в крещении Святым Духом, снова раскаялся - в том, что он раскаялся. Теперь было совершенно точно ясно: то, что мы испытали, был Дух Господень! И как только нас могли так смутить разговоры других христиан?

Со временем обе наши общины разъехались. Возникли маленькие группки, разбросанные по городу. Вообще нашим главным направлением стало внедряться, так сказать, в мирскую жизнь. Некоторые снова устроились на работу, кто-то женился и выходил замуж. Мы не хотели оставаться субкультурой. Мы пошли на этот шаг и ради верующих, которые никак не хотели принять нашу внешность и стиль нашей жизни. Мы специально разделились по разным церквям, чтобы иметь связь со всеми. Мы хотели доказать, что Иисус с нами в нормальной жизни, а мы - с Ним.
Наша с Ирэн квартира не была теперь, как раньше, постоянно полна народу. По субботам мы ездили в Дюссельдорф и отправлялись вместе с тамошней общиной евангелизировать в старую часть города. Много раз я рассказывал на улице историю своего обращения, и люди приходили к Богу. Я был безмерно счастлив, я понял, что призван проповедовать Слово Божье.

Помогите! Мне нужен кто-нибудь! (Help! I need somebody!) (Книга-свидетельство Вальтера Хайденрайха)

Страница 1 из 1
1

Кто такой Иисус Христос?	Молитва покаяния	Электронная Библия с модулями
Новый Завет в аудио	Свидетельство о компьютерных играх	Христианские стихи
Притча "Невеста Принца"	Освобождение цыганки от сатаны	Христианские пророчества
Покаяние главаря банды	Христианские обои	Свидетельство Джамбулы о Небесах
Моё свидетельство как я уверовал в Бога	Как, когда и сколько есть?	Помочь сайту